Дикая сердцем - Кэти А. Такер

словам ее близких, никогда не была леди, думает о сыне, который исчез однажды днем пять лет назад. Неужели эта ужасающая действительность по-прежнему остается первой мыслью, с которой она просыпается каждое утро, в тот самый момент, когда развеивается пелена сна?

– О долине Мат-Су существует множество исторических фактов, о которых, я полагаю, ты не имеешь ни малейшего представления.

– Вы правы. Я ничего о ней не знаю, – признаю я.

– Когда у тебя появятся дети, они узнают обо всем этом в школе. Конечно, в основном я говорю о колонистах. Все лавры получат они. Парады, праздники и вся эта шумиха в их честь. Но они начали приезжать сюда только после Великой депрессии. Множество людей жило здесь и до них. Фермеры, шахтеры, те, кто хотел быть свободным и кормиться за счет земли. Они стали стекаться сюда, как только здесь появилась возможность заниматься земледелием, еще до начала века, когда мы были всего лишь округом Соединенных Штатов. Моя семья оказалась здесь так. Первоначально они были из Монтаны.

Мюриэль отодвигает ветку низкого дерева, придерживая ее, чтобы я могла пройти. Мы огибаем густую чащу деревьев и обнаруживаем перед собой небольшой полуразрушенный домик.

– Что это?

Я рассматриваю провалившуюся, покрытую мхом крышу и грубые деревянные бревна, из которых сложены четыре стены. Поперек проемов, которые, как я догадываюсь, являются окнами, прибиты доски. Хижина напоминает мне ту, в которой мы с Джоной искали убежище, пока пережидали непогоду.

– Первый дом на этой земле. – Мюриэль перешагивает через гнилое бревно на своем пути, затем пинком убирает с пути другое. – Ты ведь знаешь что-нибудь об этом, да? О поселениях.

– Вы про то время, когда правительство распределяло землю бесплатно? Да, я смотрела документальный фильм.

После возвращения в Торонто я пересмотрела все, что смогла найти об Аляске, скорбя о потере отца и Джоны, отчаянно пытаясь удержать ее хоть еще немного в себе. Моя мать любяще укоряла меня, что я занимаюсь мазохизмом.

Глаза Мюриэль расширяются от удивления.

– Точно. Они выделяли кусок земли, и у человека было пять лет, чтобы возвести на нем дом и освоить какую-то часть территории, после чего она становилась его собственностью, бесплатно и без каких-либо обязательств. Однажды весной, в шестидесятые, сюда приехал один мужчина с женой и двумя маленькими мальчиками. Он тоже был из Монтаны. Он подал заявку, заплатил вступительный взнос и приехал, полагая, что сорвал большой куш, словно банковский грабитель, готовый показать всем, как на самом деле это делается.

Он сумел построить дом, так что решил, что теперь-то все точно будет хорошо. Я помню, как мои родители обсуждали, каким несносным олухом он был. Он не имел ни малейшего представления о том, как жить в этих краях и что значит быть частью одной общины. В общем… – Мюриэль на ходу оглядывается через плечо и бросает на меня многозначительный взгляд, – одного мальчика не стало перед Рождеством. Подхватил что-то, от чего не смог вылечиться, живя здесь, в этом холодном месте, на сквозняке и полуголодный. Месяц спустя жена ушла из дома в метель и больше не вернулась. Чтобы найти ее тело, потребовалось несколько дней. Так что тот человек снялся с места и уехал со своим оставшимся сыном еще до того, как растаял снег. Они не прожили тут и года.

У меня отвисает челюсть, я рассматриваю крошечный домик перед собой, в равной степени изумляясь и ужасаясь его мрачной истории. Зачем семейство Мак-Гивни постоянно рассказывает мне подобные жуткие вещи?

– Все могло бы пойти по-другому, если бы они попросили о помощи, им обязательно бы помогли. Они ведь даже не знали, как правильно выкопать погреб, чтобы овощи не сгнили! – Она качает головой. – В конце концов тут появились Бикеры с деньгами, которые они были готовы вложить в эту землю. Это было в семидесятых, область начала развиваться, как раз закончили строительство шоссе Паркс, и вовсю ходили разговоры о том, что столицу штата из Джуно перенесут сюда. Бикеры выкупили этот участок у правительства и поселились на другой стороне озера, построив там дом, в котором вы и живете. Они прожили здесь добрых десять лет, прежде чем решили, что хотят чего-то более легкого и простого от жизни, а потому продали землю Филу и Колетт, которые и сделали из нее что-то действительно стоящее.

Мюриэль заканчивает свой рассказ гордой улыбкой, которая преображает ее лицо и смягчает суровый тон:

– Теперь ваша очередь оставить здесь свой след.

«Сейчас все по-другому», – хочется сказать ей. Даже на Аляске. Мы не поселенцы, пытающиеся осваивать местные земли. У меня нет намерения обживать их. Однако это небольшое путешествие помогло мне начать понимать Мюриэль немного лучше. Ее семья не только выжила, но и преуспела в условиях, которые в той документалке описывались как самые наисуровейшие – с бедной почвой, коротким летом, ставящим под угрозу весь урожай, дикими животными, угрожающими скоту, леденящим холодом, долгими зимами, бесконечными нашествиями комаров в чащобе и изнурительным ежедневным трудом. Это в ее крови. Она гордится своим наследием, тем, чего добилась ее семья.

И она видит только один правильный способ выжить на Аляске.

Проведя меня за угол, где крыша нависает над единственной деревянной дверью, Мюриэль указывает на блестящую за деревьями воду.

– Ваше озеро. Мы прямо на противоположной стороне от вашего дома.

– Правда?

Я провела бесчисленное количество часов, глядя на далекий берег. Но ни разу не заметила даже намека на спрятанную здесь хижину. Мы не увидели ее даже с неба, настолько все заросло.

– Ладно, посмотрим, удастся ли заглянуть внутрь. – Она дергает за ручку, и старая дверь открывается с жутким скрипом. Мюриэль выглядит впечатленной и открывает ее до конца. – Подвинь-ка сюда этот камень, ладно? – Она кивает в сторону небольшого валуна, лежащего на земле в нескольких метрах от двери.

Моя спина и руки протестующе ноют после недавней перекопки земли, пока я перекатываю валун ближе, чтобы подпереть им нижний край двери.

– Я не была здесь много лет, – признается Мюриэль, заводя меня в маленькое помещение, пахнущее сырым деревом.

В доме темно, свет проникает только через дверь и несколько щелей в заколоченных окнах. Кроме пыли, мусора и нескольких кусков битого стекла здесь ничего нет.

Я медленно верчу головой, пытаясь представить, где тут спали и ели четыре человека, где находилась их кухня. Черная труба в одном из углов намекает на дровяную печь, от которой уже ничего не осталось.

– Местные вычистили это место, как только узнали, что та семья уехала, – объясняет Мюриэль, словно прочитав мои мысли.

– Сколько