По следу некромантки - Мария Костылева

— Их рассекретили, и отправили в погоню несколько десятков первоклассных магов. Вышел страшный бой, лес был стёрт с лица земли полностью, осталось одно пепелище… Это случилось в середине зимы, но там до сих пор какие-то магические аномалии, и говорят даже, что человек не может продержаться на этой земле дольше нескольких часов — силы его очень быстро иссякнут, и он свалится замертво. Растения там тоже не растут, животные не забредают — даже птицы облетают проклятое место стороной…

— А некроманты? — спросила Миена. — Они выжили?

— Я точно не знаю… — Уртан немного смутился. По правде говоря, он мало интересовался всем, что происходило за пределами Перелеса. — Но вроде перебили всех. Хотя и со стороны магов-противников были большие потери…

— Это невозможно, — сказала она. — Перебили всех? Даже если их мало, а противников — сколько-то там десятков…

— Ловцы и те, кто за ними стоят, очень продвинулись в своём деле, — просто объяснил Уртан.

Миена отвернулась.

— Значит, всё ещё хуже, чем я думала, — сказала она. — Пока я прохлаждалась, пока занималась своими делами, умирали мои товарищи по несчастью… Прав был мой однокурсник — это война, а на войне никого не щадят.

— Да, но в эту войну необязательно ввязываться всем, — заметил Уртан, с интересом разглядывая девушку. В ней чувствовался стержень, целеустремлённость, которая всегда необъяснимо привлекала его в людях. Особенно в женщинах… Собственно, Кантея была такой же. Только её стихией во всех смыслах был огонь. А этой — холод.

— Почему из всех магических искусств ты выбрала именно некромантию? — спросил Уртан. — Я ведь знаю, как это происходит: дар даётся магу с рождения, а Источник он уже потом выбирает сам.

— Нет, склонность к Источнику тоже по большей части определяется врождёнными способностями, — возразила Миена. — Маг выбирает только Маромир.

— Так почему ты выбрала именно Маромир?

— Некроманты — самые сильные маги, — ответила Миена. Её голос звучал негромко, и слова с трудом различались в шелесте дождя и треске веток в костре. — Я хотела быть самой сильной.

— Зачем?

— Потому что нет ничего страшнее беспомощности.

Она полезла в сумку, которую не снимала с плеча даже сейчас, сидя у костра, и достала два странных предмета, размером и формой напоминавших детские кулачки. Уртан пригляделся: это оказались вырезанные из дерева цветочные бутоны. Светлые, покрытые лаком, они поблёскивали в свете костра и, казалось, сами излучали тепло.

Помедлив, девушка протянула их Уртану на раскрытой ладони.

— Что это?

— Я заколдовала эти бутоны так, чтобы знать, угрожает ли опасность моей маме и брату, — объяснила Миена. — Видишь, они светлые и даже слегка светятся. Это значит, что с моими близкими всё в порядке. Там, в Оклегоне, чары ослабли, и я чуть с ума не сошла. Думала, что-то случилось… Мне всегда казалось, что если бутоны почернеют, я быстро доберусь до Приречья и спасу свою семью. Потому что могу это сделать. Теперь — могу. Даже если мне противостоят маги — я всё равно сильнее… Поэтому я и стала некроманткой. Это было наперекор материнской воле. Я просто знала, что должна так поступить, и мне плевать было, отлучат меня от дома, или нет…

— Отлучили? — спросил Уртан.

Миена пожала плечами.

— Нет… Но после того, как я отправилась в Порог, я была там всего пару раз. И встречи наши проходили отнюдь не тепло… Мне было плевать. — Она резко сомкнула пальцы, и деревянные бутоны брякнули в её ладони. — Я привыкла за те несколько месяцев, что провела дома после смерти папы, до начала учёбы… Они винили меня в том, что случилось. Не в лицо, но… я чувствовала: никто не рад, что выжила именно я, а не Малка или отец. Мама срывалась по любому пустяку. Однажды бросила в меня полено, когда я не уследила за курицами: одну из них съела лиса. У меня потом голова кружилась, я вообще работать не могла. Позже я выяснила, что это называется сотрясением мозга… Думаешь, она сожалела о том, что сделала? Нет. Только продолжала говорить о моей бесполезности… И тогда я решила, что пойду в некромантки. И никто больше не сможет у меня на глазах убить тех, кто мне дорог.

Уртан вздрогнул после этих слов, и девушка, испуганно взглянув на него, замолчала.

— Ты, когда была без сознания, один раз почти очнулась и позвала кого-то по имени, — сказал он. — Какого-то Роиса. Это твой брат?

Она ответила не сразу:

— Нет. Неважно, кто это.

Уртан с удивлением увидел, что румянец от жара костра на её щеках стал ещё ярче и понял, что в тему лучше не вдаваться.

— Я слышал, что Гронс взял чужой заказ, — сказал он. — А потом он просто исчез… Ходили слухи, что его убили, но я не вдавался в детали. Мне самому тогда было около двадцати, я только-только начал вникать в азы ремесла. Мы с твоим отцом пересекались всего несколько раз. Он всё хотел уехать к морю… Говорил, мол, жду, когда дети вырастут… Я знал, что он что-то отдаёт семье, но часть откладывает для себя. На мечту… Не могу сказать, что такой подход мне нравился, но в остальном Гронс был неплох.

Миена покачала головой.

— Мы ни в чём не нуждались. После того, что ты мне рассказал, я стала вспоминать… У нас ведь всегда были деньги. Мы могли позволить себе больше, чем простая рыбацкая семья с тремя детьми. Мама, правда, ездила продавать какую-то одежду в Тиугар, которую она шила… Но ведь я ни разу не видела обрезки ткани, нитки… я только сейчас это поняла. Я почти никогда не видела её за работой. Только когда она что-то подшивала для нас… Она всё знала и покрывала его, — с внезапным ожесточением проговорила девушка. — Может, и об его отъезде знала. Может, хотела уехать вместе с ним… А я всё испортила. Тем, что не легла сверху, когда он упал на пол, не защитила собой.

— В этом деле суровые законы, — сказал Уртан. — Расплата за то, что взял не своё, может быть очень жестокой. Твой отец не мог об этом не знать.

Миена не ответила. Но вдруг подняла руку, и деревянные бутоны, один за другим, полетели в костёр.

— Ты думаешь, это правильное решение — отвернуться от своей семьи? — нахмурившись, спросил Уртан, который с детства был сиротой. — Хочешь сказать, что тебе теперь всё равно будет, если с ними что-то случится?

Миена взглянула на него так, что плотник едва не отпрянул: в глазах девушки стояли