Перевод показаний - Джеймс Келман

Я уже говорил, как, когда он придавил меня коленями, прижал к полу, то от него смрад, пот, моча, может он совершал насилия, но он насилий не совершал, только смрад, если бы было так

но теперь и глядеть на меня не мог и сказал, На полу у твоей головы, там копошатся насекомые. Я их раздавил, трех четырех пятерых, целую семейку. Тут под твоей головой деревянные доски. Не исключено, что насекомые выползли из них, это возможно. Однако эта семейка вылезла из твоей головы, из ушей. Ты уши чистишь? Люди совсем не проверяют ушей, почему так? Существует желание убить тебя. Можно мы это сделаем? Я представитель. Если ты составляешь проблему, на ком лежит это бремя? Что ты на это скажешь?

Я на него не смотрел.

Это только тебе, я только с тобой говорю. Слушай

Кого заботят такие вещи. Его меня. Его не заботили, меня не заботили, наступит ли смерть, конечно. Я к этому уважения не питал, к себе. Я сознавал это, что я это должен открыть. Мысли мои разбегались, и я заставил себя, опять, сосредоточься сосредоточься. Были недавно эти события, тяжелые события, мужчины так и лезли в ту секцию, где происходили действия, как бы намереваясь посостязаться друг с другом, конечно, хватая все, что могли, делясь, существует ли совместное уважение, одного от другого, у мужчин, одного от другого. Я не могу в это поверить. И это вопрос несущественный, вопрос серьезный, я не способен поверить, что можно так уважать, между всеми. Возможно ли это, я так не думаю.

Они совсем распоясались. Никого не удивило. Могу ли я сказать, почему. Мужчины набираются сил, возможно, и женщины тоже.

Он шептал, Они возвратятся, это же ясно, определенно, мы по-другому действовать не можем. Ты был в пределах слышимости. Да. Это не делает разницы, твои это люди или чьи. Я с ними не знаком. Тут нет персональных оснований, личных оснований, ничего. Нет, им ничего не известно, вот они и притворяются, улыбаясь, улыбка родственница страха. Это не только про глупых людей. Послушай

Теперь уже были звуки, не как от тяжелых ударов. Какие же они были, мягкие, не громкие, потому что звук доходил до меня как будто через туман, густой. Это поэтому я думаю, что удары контролировались, может быть, постукивание, секретный код. Но тогда

Я не мог, там же холодно было.

Что

Но что мне было делать. Возвращаются старые вопросы, и усталость

не молодой однако, я бы сказал, ему было лет тридцать пять, волосы густые, большой копной. Об этом человеке они и справлялись. Другой убежал? По-моему, так. Я думал, что убитый был одним из тех, но, возможно, и нет, тут были споры, некоторые оспаривали этот случай и другие тоже. Может быть, они говорили, чтобы произвести впечатление, на меня, на других, да, я не знаю почему, но только потом его убили.

Это все усталость, такие усталые были, мы двое. Является ли изнеможение здоровой усталостью, я так не думаю, усталость от нашей работы, от операций, каких операций, некоторые говорят о наших операциях, некоторые о долге. Я говорю об этой земле, она там трудная, холмы, а он приваливался ко мне, на плечо, не мог идти. Я достаточно сильный, и если он тоже сильный, сильный человек, сильнее, я тоже, а он не такой уж тяжелый, я мог вынести его вес. Но это ночь, вот что, и мы нашли место, такое маленькое укрытие, может убежище, накрыться было нечем, только одежда, какое тут тепло, никакого, но нас двое, и я, помню, дрожу, дрожу, никак не согреюсь, время, когда я никак, никак не мог согреться, да еще ветер сквозь нас, мой коллега то же самое, дрожит, дрожит, я не мог согреть тебя, мой коллега.

Потом он потел. Я лежал тесно к нему, и это от боли, а я не понял, не знал тогда, только потом, и все было густое, липкое, липкость такая, и я при лунном свете увидел теперь, это кровь, везде кровь, и когда мы разодрали материал штанов, вижу, что правая конечность тоже повреждена в колене, раздулась здесь и цвет плоти скверный, да, я понял, они бы ему отрезали ногу, так я думал, отсекли бы от него, да, я думал так, и он тоже, глядя на эти раны, хотя могло произойти и что-то другое или, возможно, и это, пока потом, про себя, мне не показалось, я увидел это в его лице, это дальнейшее замешательство, я увидел его там, это было замешательство, и он не смотрел на меня не на меня, наверное, он думал, не ножные ранения, а быть может, смертельные ранениями, нет, как это может быть, этого не может, наверное, он думал, как это может быть? могут ли ножные ранения быть смертельными, мы, ни один из нас, не могли такого понять, а думали, как завтра должно прийти, конечно, наступит день, и как он тогда пойдет, как сделает это, то, что мы должны, уйти с этой территории, может и бежать, что это может быть за побег, он положится на меня, конечно, и на палку, и назавтра я бы ее нашел, но назавтра он уже умер, на следующее утро. Я теперь это и сказал, заговорив с ним. Я раздобуду тебе палку, завтра, палку для тебя, костыль. Он стискивал мою руку, да, большое давление, прилагал. Лоб у него горел, а теперь холодный, в холодном поту. Он смотрел на меня. Завтра будет палка, так я ему сказал, я сказал, найду, будет палка, я ее найду, мы сможем убежать с этой территории, ты сможешь идти, а нога заживет.

Какая еще сентиментальность. Назавтра я бежал из того места, да, ножные ранения могут быть смертельными. Он это знал, что это правда. Я не понял его взгляда. Что мы тогда были живы, да, как один, нет, я тогда чувствовал это про нас, нет, про него меня, и еще тепло моего тела той ночью, что же из этого. Что мы можем сказать. Я могу понять, о чем мы говорим, в процессе этого. Так случается и мы действуем, постойте, это случается, мы действуем, действие есть знание, скажем, речевое действие. У вас какой язык? Может это мой язык. Он спал рядом со мной, и умер, да, я думал тогда, держась за него, может он умер, да. Сентиментальность. Знаю я про сентиментальность и про международные соглашения, главы государств, да, наши коллеги, я знаю. Сентиментальность. Я же согреться не мог. Не той ночью, я дрожу, надо давать ему тепло, моему коллеге, его телу, он лежит, ему больно, и в его голосе, он после еще говорил, и опять же кровь, кровь, ее так много, и на одежде, и я к его ноге, нет, не остановить, если порвать одежду, мою одежду. А потом я заснул, перестал спать, не мог проснуться, он был рядом со мной и от него тепло, а потом опять холодно, и я пробудился, так холодно, холодный. Вот так он и умер. Мы тогда были вместе.

Родственник или сосед пересказывал истории из своего детства, как тогда жили в участке, были ли песни и танцы наказуемыми преступлениями. Снаружи было темно, холодно, ночи здесь наступают еще до ужина, вот люди и коротают так время, это всем детям нравится, старшие разговаривают друг с другом, рассказывают все больше из истории семьи, также и выдумки, все это знают, но такие выдумки извлекаются из этих источников.

Мы были в этом доме всего на один вечер. Прошло несколько лет после убийства двух старших сыновей семьи Государственным агентством. У них был один другой сын, младший, и тоже две дочери, замужние, чьи дети были здесь, в доме. Младший сын был совместно с нами, коллегой на этом задании, на сопровождении гостя нашей страны. Он сейчас вышел, чтобы помочь с другими приготовлениями. Его отец и мать сидели у окна, мать смотрела на дверь, думая может сын скоро вернется, отец был отделен, глядя в окно, отдален.