Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов

Однако обычно Ромму даже не приходилось предпринимать какие-либо особые усилия по педагогическому воздействию на подопечного, поскольку воспитательное влияние на того нередко оказывали ситуации, сами по себе возникавшие во время поездки. Одной из них была встреча в карельской деревне Святнаволок с крестьянином, уроженцем Реболы, проработавшим какое-то время на мраморной каменоломне, а теперь собравшимся вернуться домой. Тот рассказал путешественникам, какой роскошью из-за своей дороговизны в их деревне является хлеб. Проявив сострадание, Ромм выделил бедняку некоторую сумму на покупку муки. Павел же по собственной инициативе и вовсе пожертвовал ему все свои наличные деньги. Наставник был приятно поражен поступком подопечного: «Внимание, с которым Popo слушал все, что мне рассказывал этот бедный реболец, и проявленное им стремление в свою очередь оказать помощь еще усилили участие, внушенное мне этим несчастным. Его судьба исторгла у меня слезы сострадания, но в них было и нечто сладостное для меня; я чувствовал, что к ним примешиваются и слезы нежности; о последних знал только я один, воспитанник мой и не подозревал, что он является причиной их»[445].

Да и повседневные тяготы путешествия по дикой местности закаляли характер мальчика. И Попо, надо сказать, столь достойно справлялся с трудностями, что, похоже, даже несколько удивил этим своего учителя:

Мне предложили поехать в Сондалу за 100 верст от Пергубы. Я намерен был отказаться от этой поездки ввиду утомления, уже выпавшего на долю Popo, а также чтобы не отбить у него охоту продолжать дорогу до Сумы. Но он проявил такое желание поехать самим осмотреть рудники, его мужество, любознательность и силы находятся в таком полном соответствии друг с другом, что мне не удалось поколебать его решимость совершить это маленькое путешествие. Я ставил ему на вид трудность и продолжительность пути, необходимость взять с собой очень мало багажа, говорил, что нам придется в течение недели подвергаться дождю и всем неудобствам передвижения пешком и верхом, ибо качалки явились бы для нас обузой, что часто мы вынуждены будем питаться одним хлебом, да и тот надо будет нести с собой, потому что в тех местах ощущается в нем недостаток и крестьяне едят еловую кору. Наконец, я указал ему, что нас будут сильно беспокоить мошки, особенно меня, которому придется идти с незащищенным от них лицом. На все он возражал с мужеством и готовностью, доставившими мне величайшее удовольствие. Он сказал, что по плохой дороге, где сетка будет мне помехой, он будет моим вожатым. И вот мы за 600 верст от столицы, да еще свыше 700 верст проделали, совершая время от времени небольшие путешествия в сторону, большую часть из них мы прошли пешком, а ему не только не надоела усталость, но он сам желает удлинить предстоящее нам путешествие.

Эта готовность в его возрасте что-нибудь да значит![446]

Помимо оружейных заводов, рудников и Соловков Павел в эту поездку осматривал мраморные каменоломни и смолокурни, познакомился с другими северными промыслами и с бытом населения Карелии. То, что получаемые таким образом сведения носили довольно разрозненный и беспорядочный характер, ничуть не смущало его наставника. В своем педагогическом дневнике, от которого до нас, к сожалению, дошли только отрывки, опубликованные М. де Виссаком, Ромм высказывал на сей счет следующее соображение: «Попо не запомнит всех деталей фабрики, всей совокупности операций, составляющих ремесло; но их запомню я; именно на это будет обращено все мое внимание; он будет присутствовать при этом, и потом каждый день я буду напоминать ему, что в таком-то месте отливают орудия, а в таком – делают полотно… Он поймет смысл моих бесед с ним, когда станет старше»[447].

В письме графине д’Арвиль от 28 января 1785 г. Ромм так пояснял дидактический смысл путешествий: «В мои планы входит дать Попо представления о географии, сельском хозяйстве, естественной истории, познакомить его с нравами и потребностями народа, пересекая вместе с ним просторы, а не занимаясь бесплодными рассуждениями в кабинете. Россия и русский народ – вот что я прежде всего хочу сделать предметом его познания, дабы укрепить узы, которые должны связывать его с родиной, и дабы он однажды не вернулся на нее с тем отвращением, которое столь характерно для его соотечественников»[448].

Ромм отводил путешествиям также важную роль в деле физического воспитания Павла. «Моему ученику 13 лет, – писал наставник в своем дневнике, – он приближается к тому возрасту, когда страсти определяют нрав и образ жизни, почему и нуждаются в обуздании».

Склонность к развлечениям живым, но невинным, – вот та узда, которую я для них готовлю. Попо имеет вкус к верховой езде, возрастающий день ото дня. Он любит физические упражнения, ходьбу, усталость. Путешествие хорошо приспособлено для того, чтобы превратить эти склонности в привычку и чтобы приучать к голоду, жажде, жаре и холоду. Вот почему я предпочитаю кибитку любому другому транспорту. Вот почему беру с собою лишь минимум провизии. Повсюду, где есть люди, мы найдем себе пропитание. Молоко, яйца, дикие плоды составляли его рацион даже в столице великой Империи…[449]

Впрочем, сколь бы ни были важны путешествия, но с достижением Павлом 12-летнего возраста настало время для регулярных занятий с ним и по другим предметам кроме русского языка и Священного Писания. Эти предметы упоминаются в одном из тех писем Ромма, с которыми он обращался к воспитаннику, когда был недоволен его поведением: «Чтению классиков, естественной истории, геометрии, изучению Вашего родного языка Вы предпочитаете хороший стол и покой, которые Вы покидаете только для того, чтобы беспокоить прислугу или мучить собаку»[450]. К вопросу об отношениях учителя и ученика мы еще вернемся, а пока отметим лишь, что программа занятий Ромма с Павлом Строгановым полностью соответствовала рекомендациям Руссо. Автор «Эмиля» считал чтение античной литературы эффективным средством нравственного воспитания[451], а геометрию – одной из необходимых наук[452]. Что же касается естественной истории, то ее изучение являлось частью того познания природы, которое составляло суть руссоистского учения. Свои соображения на сей счет Ромм изложил в педагогическом дневнике:

Охота за камнями, как за дичью, – вот еще одно занятие, вкус к коему я попытаюсь у него выработать. Она занимает чувства, наполняет тело усталостью и оставляет душу в незапятнанной чистоте. Дабы достичь этой цели хотя бы частично, мы связались со старым охотником, страстным любителем подобного занятия и добрым отцом семейства, и берем с собою молотки и зубила – инструменты, без коих не ходит истинный минералог[453].