Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов

Впрочем, теория теорией, а практика практикой. После приезда семьи Строгановых в Петербург Ромму очень скоро пришлось ощутить тернии, которыми была усеяна его новая стезя. Социальный статус француза-учителя был в России не слишком высок, и графиня Строганова незамедлительно дала ему это почувствовать. Великий князь Николай Михайлович опубликовал фрагмент из письма Ромма графине (оригинал не сохранился), свидетельствующий о напряженности отношений между гувернером и матерью Попо:

Если бы я был у Вас в доме частным человеком, свободным от каких-либо обязательств, недоразумения, возникающие между нами, были бы столь же смешны для меня, сколь несправедливо то, из-за чего я сочтен недостойным Ваших милостей… Но Вы забываете, что доверили мне самое дорогое, что у Вас есть на свете… Я снесу невнимательность, несправедливости, капризы, но унижение и оскорбление – никогда… Только из долга я сопровождаю Вашего сына в свете. Недоверие и в некотором роде бесчестие, составляющие в этой стране удел гувернеров, слишком задевают мою чувствительность, чтобы я не старался изо всех сил как можно меньше тревожить своим присутствием тех особ из Вашего круга, кому противно дышать одним воздухом с учителем (outchitel). Наученный собственным опытом, я от всего сердца жалею тех чувствительных людей, кому приходится здесь заниматься тем же делом, что и мне[426].

Хотя письмо не датировано, а великий князь относит его к тому периоду, когда графиня Строганова уже перебралась жить в Москву, из текста совершенно очевидно, что оно относится ко времени проживания Ромма и матери Попо под одной крышей, то есть к самому началу его карьеры в России.

Впрочем, вскоре Ромм оказался избавлен от неприятного соседства. После возвращения графини Строгановой ко двору за нею стал ухаживать бывший фаворит императрицы И.Н. Римский-Корсаков, быстро добившийся взаимности. Их роман развивался на протяжении 1780 г., пока, наконец, узнав о нем, Екатерина II не отправила графиню на постоянное проживание в ее подмосковное имение Братцево в феврале 1781 г.[427] Оставшийся же в Петербурге Александр Сергеевич практически неотлучно находился при императрице, полностью препоручив сына заботам наставника.

Таким образом, Ромм отныне проводил с Попо гораздо больше времени, чем родители мальчика. Впрочем, в этот период обязанности воспитателя собственно и сводились только к повседневному общению с подопечным. Согласно теории Руссо, систематическое образование, или, говоря его словами, «книжное обучение», противопоказано детям до 12 лет. «Если природа, – писал автор «Эмиля», – дает мозгу ребенка мягкость, которая делает его способным воспринимать всякого рода впечатления, то это не для того, чтобы на нем начертывали названия королей, чисел, термины геральдики, космографии, географии и все те слова, не представляющие никакого смысла для его возраста и никакой пользы для какого бы то ни было возраста, которыми обременяют его грустное и бесплодное детство…»[428] По мнению Руссо, с ребенком этого возраста наставник должен заниматься лишь нравственным и физическим воспитанием в процессе их повседневного сосуществования.

Однако, хотя Ромм ежедневно и общался с Попо, обязанности воспитателя, судя по переписке с друзьями, занимали в тот момент далеко не первое место среди его интересов. Во всяком случае, если бы не изредка встречающиеся в письмах Дюбрёлю ремарки вроде «я доволен своим учеником» или «мой ученик доставляет мне приятные минуты»[429], непосвященный читатель мог бы подумать, что перед ним корреспонденция скорее путешественника-натуралиста, изучающего другую страну, нежели человека, основным занятием которого является воспитание ребенка. И только отвечая Дюбрёлю, постоянно сетовавшему на то, что его друг редко пишет, Ромм сообщил: «Я занят здесь лишь одним делом, которое полностью поглощает все мое время, определяет все мое поведение и не позволяет заняться ничем, что могло бы меня отвлечь. Я не знаю здесь никаких развлечений, отказываясь от них, дабы целиком сосредоточиться на своих занятиях»[430].

Впрочем, на фоне других писем Ромма, изобилующих сведениями о его путешествиях, научных штудиях и придворной жизни, подобное замечание выглядит не очень убедительным оправданием в ответ на сетования друга. Узнав же в 1781 г. о кончине графа А.А. Головкина, которому он во многом был обязан своим местом гувернера, Ромм признает: «Моя задача трудна в высшей степени, ибо я прилагаю двойные усилия, дабы достойно справиться с нею. Уважение к памяти графа Головкина, которое я сохраню навсегда, неразрывно привязывает меня к этому учительству, коим я занимаюсь не столько из интереса, сколько в силу взятых на себя обязательств»[431].

В корреспонденции 1780 г. между Роммом и старшим Строгановым, сопровождавшим императрицу в Могилев на встречу с Иосифом II, теме воспитания Попо также отводилось весьма скромное место. В своих письмах Ромм с увлечением излагал парижские новости, сообщенные ему графом Головкиным[432], пространно толковал о роли иезуитов в европейской политике[433], обсуждал финансовые вопросы[434] и лишь мимоходом упоминал о подопечном, как то: «Попо чувствует себя хорошо»[435].

И только в послании от 20/31 мая Ромм достаточно подробно рассказал о пешей прогулке с воспитанником на Каменный остров. Судя по всему, подобные вылазки за город совершались ими регулярно, ведь, согласно теории Руссо, они составляли важный элемент воспитания, особенно в раннем возрасте. На сей раз прогулка ознаменовалась случаем, который наставник счел необходимым описать особо. По пути им встретился бедняк, просивший милостыню. Особенно часто он повторял слово «безруком» (Ромм пишет его по-русски). Услышав, Попо обернулся, увидел, что несчастный действительно не имеет руки, и отдал ему деньги, которые накануне получил на карманные расходы. «Мне это особенно понравилось потому, – сообщает Ромм, – что он сделал это не афишируя, а исключительно из чувства жалости, которое у него вызывают нищета и страдание»[436].