Сага о реконе - Валерий Большаков

Костю определили на «Йотуна».

– Слушай меня! – возвысил голос Йодур. – Напоминаю всем, а тебе, Гуннар Длинный Меч, особо, – наше дело не потрошить людей сэконунга, а разозлить! Пущай остервенеют и кидаются за нами, нам того и надо. Поняли?

– Поняли, – буркнул Гуннар. – Все равно ж кой-кому потроха выпустим…

– А я что, – хмыкнул Беловолосый, – против, что ли? Выпускай! Только меру знай. А как крикну: «Спасайся!», все чтоб обратно кинулись!

– Ага, – проворчал Длинный Меч, – чтоб Гунульф подумал, будто трусы мы…

– Да! – рявкнул хевдинг. – Именно для этого!

– Смеяться будут, – бубнил Гуннар.

– Вот как заманим этих хохотунчиков, да усечем им головы, вот тогда пущай и смеются – обрубками! Все, тихо! Весла на воду!

И вновь Плющ ворочал тяжелое весло, в этот раз на пару с худым и бледным парнем, имевшим милое прозвище – Хальвдан Убийца. Далеко, впрочем, драккары не уходили, поджидая неприятеля.

И вот над заливом разнесся голос впередсмотрящего:

– Иду-ут!

Надо ли говорить, насколько громадным было облегчение, испытанное Плющом?

Не зря, стало быть, весла ворочал от самого Стьернсванфьорда, не зря от молодцев Беловолосого бегал.

– Вон они! – крикнул Хальвдан.

Из-за северного мыса выплывали корабли, подгоняемые ветром. Один… Два… Три… Пять боевых единиц.

– Ага! – встрепенулся Йодур. – Потихоньку подгребаем к «Черному лебедю»!

– Поняли мы…

Объединенная эскадра сэконунга входила в залив, перестраиваясь на ходу: драккары шли по середке, снекки – на флангах. Вскоре корабли оказались достаточно близко для того, чтобы Костя разглядел вымазанный красным щит, поднятый на мачту «Черного лебедя», – это был знак угрозы, который означал: «иду на вы».

За спинами хускарлов Хьельда конунга прятались лучники в легких кожаных доспехах. Дистанция для стрельбы навесом была достаточной, но тетивы не звенели внатяг – коли уж до баталии дошло, то сперва следовало гвоздить неприятеля словом.

– Эхой! – взревел Йодур. – Никак Гунульф пожаловал!

– Да вроде как не он, – громогласно «засомневался» Хродгейр Кривой.

– Ну, как не он? Вишь, щит красный приколочен? Это он со значением делает, чтоб все знали, кто пожаловал!

– А-а… Так это щит? А я-то думал, это сам сэконунг на мачту вскарабкался и голой жопой светит! А оно вон что…

– Эй, Гунульф! Ты зачем столько дров привез? Не зима, чай!

С борта «Черного лебедя» заорали:

– Выйми глаз из задницы, Хродгейр! Плюнь на него и протри хорошенько! Может, тогда длинные корабли разглядишь!

– Корабли?! – комически изумился Кривой. – Йодур, ты слышал? Он называет эти лоханки, эти кормушки для свиней… кораблями!

– Ну это ты зря, Хродгейр, – удрученно покачал головой Беловолосый. – Лоханки-то и вправду длинные – вона, сколько в них доспехов да оружия уместилось! Видать, Гунульф торговлишкой решил промыслить, железяки свои распродать по дешевке!

– Ой, Йодур! Или мне померещилось? Вроде как те доспехи шевелятся!

– Знать, чего-то в них понапихано, – рассудил Беловолосый.

– Слу-ушай, Йодур, а если в тех латах воины?

– Сдурел ты, что ли? Какие у Гунульфа воины?! Так, шелупонь одна…

Викинги на борту «Цверга» и «Йотуна» покатывались со смеху. Среди их противников не нашлось бойкого на язык, зато все терпение вышло.

Метко пущенное копье едва не поразило Беловолосого – Хродгейр поймал его в полете, крутанулся, чтобы погасить инерцию, и метнул обратно. Попал он или нет, осталось неясным, но именно его бросок послужил сигналом к атаке.

Секунды бешеной гребли, и корабли сошлись.

Драккары Хьельда конунга зажали с обеих сторон «Черного лебедя», и викинги с диким ревом бросились на абордаж.

Дренги вовсю орудовали крюками, притягивая борт «Черного лебедя», а их старшие товарищи уже сигали с разбегу на палубу корабля Гунульфа С Красным Щитом или перебегали по веслам, балансируя щитом и клинком.

Гуннар Длинный Меч подхватил два копья зараз и с силою метнул их – одно вонзилось в мачту вражеского драккара, зато другое точно поразило цель – прободало бойца насквозь.

Йодур хевдинг, Хродгейр Кривой, Эйрик Свинья, Бьёрн Коротыш – все как один громилы-страхолюдины, ринулись потрошить экипаж «Черного лебедя».

Секиры в их ручищах порхали с легкостью гребешков, вот только причесывали они «с пробором» до самых кишок – мокрый хруст костей, чавкающий звук разрываемой плоти терзал с непривычки слух Константина.

«Привыкай, дренг!»

Люди сэконунга дрогнули в самый первый миг, отступив всего на шаг, и это возбудило хирдманов Хьельда конунга, как хорей от крови.

– Руби! Коли! – исторгалось из глоток. – Бей! Умри!

Отхлынув, поддавшись натиску, воины Гунульфа малость опомнились – и бросились в контратаку.

Лязг, звон, стук, гул, грохот сшибавшихся щитов оглушал.

Плющ узнал Хёгни – рыжий бился на корме, помалу тесня близняшек из хирда владыки Сокнхейда, веселых братьев Вагна и Хадда.

Меч у кормщика крутился пропеллером, но и братишки не сдавали.

Йодур рубился спокойно, умеючи, без единого лишнего движения, но в его бесстрастности узнавался леденящий холод самой Хель.

Хевдинг, казалось, выпады совершал с ленцой, будто играя, да и меч его кромсал чужую плоть как бы нехотя, не в полную силу.

Чудилось, в любое мгновенье Беловолосый способен был взорваться движениями и порешить все живое вокруг, все, до чего дотянется лезвие клинка.

Щепотнева Плющ не увидел, но услышал знакомый голос, весело матерившийся на русском.

Гуннар крепился, прилагал усилия для того, чтобы удержать себя на грани, за которой бойцы впадают в неистовство берсерков.

Костя выхватил меч, но не спешил кидаться в мясорубку, держался рядом с дренгами, изнывавшими позади свирепо сражавшихся хольдов.

Но иногда и им улыбалась удача.

Вот сквозь строй прорвался рыкающий викинг, бешено отбивавшийся мечом-вдоводелом. Щит его был изрублен, и воин сбросил с руки обломки, чудом державшиеся на круглом куске вощеной кожи. Глубоко в тыл викингу уйти не дали – сразу несколько копий вонзилось в него, тормозя сокрушительный набег.

Поскользнувшись на луже крови, упал на колено Эйрик, и здоровенное копье, разматывавшее шнур за собой, пролетело поверх его головы, едва не задев Плюща.

Костя шарахнулся в сторону и оказался лицом к лицу с верзилой, чья правая рука висела плетью, а левая замахивалась топором, грозя снести с плеч его буйну головушку.