Охотники. Книга 1. Погоня за жужелицей - Лариса Бортникова

Малость подсушив одежду, возвращались к завтраку. Осторожно, на цыпочках пробирались на второй этаж. Лестница визжала и жаловалась — предательница. Совсем другое дело — веревочный трап. Но трапа в доме не имелось, поэтому на третью, четвертую и шестую ступени полагалось не наступать. Вместо седьмой ступеньки была деревянная широкая площадка с медным звонким рукомойником у стены. От площадки лестница раздваивалась. Налево вверх — детская мальчиков. Направо — спальная комната и Дашина уютнейшая мансарда со скошенной крышей, где после отбоя дети по секрету собирались, шепотом рассказывали друг другу страшилки и играли в отважных морских путешественников. Когда в мокрые дождливые ночи по крыше тарабанили капли, Даша воображала, что это морзянка, а она единственная, кто может принять важное сообщение и помчаться на спасение терпящего крушение судна. «Тихо! Слышите… Трансатлантический лайнер налетел кормой на айсберг. Срочно меняем курс. Право руля. Полный ход».

В последний раз Чадовы отдыхали в Крыму в 16‑м. Снимали все ту же большую, купеческую дачу возле крепости. А Даша уже стеснялась перелезать через пляжную калитку — да к чему, если никто давно уже не прятал от нее ключ? И злилась, когда Кука Блинов, тощий и неприятно прыщавый мальчик, младше Даши на целых полгода и оттого еще больше противный, таскался за ней следом и, думая, что никто не видит, пялился на Дашину шею в треугольном вырезе ситцевого платья.

Саша, приехавший прямо из лагерей в недельный отпуск, уже втихаря курил, бахвалился скорым переводом на фронт и вовсю ухлестывал за полькой из Вильны — кажется, ее звали Брониславой. Была она свежая, румяная, как матрешка, отлично играла в лаун-теннис и все время хохотала, как будто ее щекотало изнутри. Еще полька Бронислава перетягивала и без того тонюсенькую талию шелковым темно-синим поясом. Даша про себя называла ее шпулькой и всякий раз, когда Саша со своей полькой появлялись в саду, демонстративно фыркала и поднималась к себе. Из-за той польки-шпульки Даша старшего кузена почти не видела, невозможно скучала и от скуки ссорилась с Митей-маленьким, увлекшимся вдруг астрономией, отчего ни на кого, кроме своей Луны и Плеяд, внимания не обращавшим.

Назло кузенам, польке и Куке Блинову Даша решила хорошенько влюбиться. Но из-за войны Судак тем летом оказался почти безлюдным. Все прежние знакомцы либо были на войне, либо служили в госпиталях и тыловых частях, а до коктебельской Волошинской дачи, где оставалась еще кое-какая интересная публика, пешком не находишься.

Кажется, кроме Саши, скучали все.

Скучала тетя Лида, привыкшая к шумным крымским вечерам, где она царила за роялем и гостеприимно кормила «чадовской» сытной окрошкой вечно голодную литературную молодежь. Скучала Нянюра и от безделья целых два раза съездила к своей старшей сестре — келарше Топловского монастыря, что располагался здесь же поблизости. Привезла просвирок и корзину антоновки.

Скучал дядя Миша, с утра выбирался в горы, охотился там на тарантулов, скорпионов и сколопендр, приносил их в дом и, несмотря на ор Нянюры, выпускал на обеденный стол, кажется, немало забавляясь нянькиным ужасом и отчетливым, брезгливым страхом жены.

Однажды дядя Миша вернулся с утренней прогулки не один. Посмеиваясь и вытирая потный лоб рукавом, он волок за собой странного человека неопределенного возраста в широких турецких штанах, украинской вышиванке и тюбетейке, подвязанной под подбородком бельевой тесьмой.

— Погляди, Лидуся, что за чудесного Тарзана я нашел в горах! Прошу любить и жаловать. Евгений Бессонов. Представляешь… Голыми руками ловил вот такущих скорпионов в камнях… Как ты думаешь зачем? Не поверишь… Чтобы отлить точную копию в металле из особого им же составленного сплава… Левша, да и только. Голубчик, да зачем же вам настоящий скорпион! Купите себе энциклопедию, хоть того же Якобсона, и вперед! Творите! Дуся, считай, я его спас от верной смерти, и теперь, что твои китайцы, я его же вечный должник. Тарзан, он же Левша, отважен как барс, застенчив как газель и голоден как волк… Надо его, Дуся, накормить. Да вы не тушуйтесь, голубчик. У нас тут все запросто… Но все же умойтесь. Рукомойник наверху.

— Прошу к столу, — поморщившись, кивнула тетя Лида. Нежданных гостей она не жаловала.

— Натащут… Напрут всяких, ложек не напасешься, — бурчала Нянюра, выставляя на стол лишнюю тарелку, однако под укоризненным взглядом дяди Миши замолчала.

Бессонов, насупившись, черпал окрошку, выбирая гущу и оставляя забеленный сметаной квас, кусал желтыми крупными зубами хлеб и за весь обед не вымолвил ни слова. На безобидные подтрунивания дяди Миши еще ниже опускал голову и бледнел. Злые желваки ходили под его калмыцкими скулами, но, кажется, дядя Миша этого не замечал и все продолжал шутить.

Даша из-под ресниц разглядывала Бессонова и думала, что какие же бывают странные, удивительные люди и чем они в жизни только не занимаются.

После обеда дядя Миша затащил гостя в кабинет и там что-то ему громким профессорским голосом принялся вещать. Даша хотела было подслушать из-под двери — все равно заняться больше было нечем, но тут во дворе случилась какая-то суета. У калитки остановился тарантас, оттуда вышла монахиня — грузная и неприятная лицом, и Нянюра, всполошившись, побежала сперва целовать монашке руки, а потом лобызаться долго, медленно и важно… У матушки Февронии в Судаке случились какие-то срочные монастырские заботы, а по пути назад надумала она наведать сестрицу.

Пока сестра Феврония благословляла размашистым крестом Нянюру, потом Дашу и остальных домашних, пока отказывалась трижды от окрошки, отговариваясь постом… Пока рассаживалась важно за столом, расспрашивая почему-то вдруг суетливую тетю Лиду о том, уродился ли у нее крыжовник и наварили ли они на зиму варенья, прошло около часа. Даша тихонько улизнула на веранду, раскрыла дневник и задумалась.

«Дашута, а Жужелица у тебя случайно не с собой?» Даша вся вспыхнула, когда на веранду вдруг вошел дядя в сопровождении Бессонова. Даша как раз писала, что «господин Бессонов из себя человек малоприятный, глупый и некрасивый». Она резко захлопнула тетрадь, вскочила, сделала нелепейший книксен и замямлила…

— Что? Да ты громче говори. С собой? Или в Москве осталась?

— С собой, — наконец сумела отчетливо выговорить Даша.

— Не принесешь ли…

Даша вскочила и помчалась к себе в мансарду. Там, спрятанная на самом дне бельевого ящика, хранилась у нее мамина Жужелка.

— Вот. Видите, голубчик! Я же говорил! Изумительная… Изумительная точность. Крымская жужелица, как она есть. — Дядя Миша с гордостью демонстрировал Бессонову Дашин кулон, а тот с каким-то странным, словно хищным, лицом смотрел не на кулон, а на девочку.

— Вы его носите часто? Простите, барышня, не расслышал имени вашего… — Голос у Бессонова оказался дребезжащим и неприятным.

— Даша… Дарья… Дарья Дмитриевна.

— А ведь и вправду? Ни разу не видел, чтобы ты его надевала, Дашута. Или ошибаюсь? — Дядя Миша близоруко заулыбался.

— Нет! Я вообще его не ношу!