Резиновый бэби - Жужа Д.

– Ты совсем ничего не видишь?

– Совсем.

– И никогда, тля, ничего не видел?

– Никогда.

– Ну ты даешь... Не видел ничего и никогда?!

– Человек ко всему привыкает. Ко всему...

– Ты даже океана и как там... волны туда-сюда... И неба нашего не видел, нах?..

– Тебе, может, это трудно понять, но я могу себе представить это ваше голубое небо...

– Как ты можешь что-то представить, если ты знать не знаешь, что такое голубое, белое там или красное?

– Я кое-что знаю про цвета.

– Интересно, что, тля?

– Знаю, что цвета – это свойства поверхности.

– А что ты... знаешь про поверхности?

– Про поверхности я знаю очень много... Для меня весь мир – это поверхности, и я различаю мириады тончайших фактур, которые поясняют мне, с чем я имею дело. А потом, у моего сына – яркие голубые глаза...

– Ты это куда?

– Писать.

– А как ты попадешь-то?

– Не беспокойся, давно научился, нужно просто ногами точно определить, где находится писсуар, чуть-чуть отклониться назад, и все – ты в порядке. А потом еще по звуку можно понять, куда попадает струя.

– Сначала все стены обоссать, а потом понять, что ты того, тля, не попал! Отлично, я тоже так хочу... Просто баскетбол на дому. Попади в толчок, называется. А на улице как ходил?

– У меня палка была.

– Отобрали?

– Отобрали.

– Слушай, это же, как в черном ящике... Как в гробу, с ума сойти, как в гробу, тля! Всю жизнь. Ходить, трогать, нюхать – и все из гроба!

– Что ты знаешь про нашу жизнь!

– А что там знать, все понятно, как у мышей!..

– При чем тут мыши, идиот!..

– Кто тут идиот, ты, урод физический! Разинь еще раз свой рот, тля, и я не посмотрю, тля, что ты инвалид и не видишь ни буя! Дам по черепу, ты еще и нюх потеряешь!

– Я спрашиваю, при чем здесь мыши... При чем... здесь... мыши...

– Что заладил, козел, – мыши, мыши, откуда я, нах, знаю...

Солнечный луч нехотя спускался по стене.

– Слушай, я, когда, нах, маленьким был, часто так делал – глаза, тля, так, со всей силой закроешь и держишь, сколько можешь... сколько сможешь долго, потом не открываешь, но и не сжимаешь больше, и в этой темноте вдруг разные там, тля, круги, что ли, разного цвета, ну, как бензин в лужах... Лежишь, тля, и смотришь – красиво, и глаза даже больно, может, тебе это... попробовать, вдруг увидишь там что-нибудь, не круги, может быть, а квадраты, тля...

– А почему тебя зовут Близнец?

– При чем тут это, нах?

– Интересно...

– Ты, тля, лучше попробуй, сожми!.. Ну сожми, сожми, не бойся, у тебя не лопнут, а если даже и лопнут, то какая тебе, нах, разница? Все равно ни буя уже не видишь! Да говорю тебе, это долго надо делать, чтобы, тля, больно... Держи, держи... Ну... Со всей силы! Держишь? А теперь отпускай! Ну, видишь чего?..

– Нет.

– Еще раз давай, это тебе не Рио-де-Жанейро, тля, тут с силой надо... Ну!?

– Нет, ничего нет.

– Буево, ну-ка, а я... Может... это того, тля, уходит!.. Нет, никуда это не уходит, оно здесь... А чего это у тебя глаза все время закрыты, может, ты поэтому ни буя и не видишь, что у тебя глаза закрыты. Ты, это, веки-то подними. Поднимите ему веки. Ну-ка, ну-ка, давай-ка я... У тебя, может, этих, зрачков, нах, нет! Чем ты круги-то увидишь, может, это, тля, ножичком попробовать, вырезать окошки-то... Да ладно, тля, ты не это... Я шучу. У меня и ножа никакого нет...

Слепой лег на нары.

– Слушай, ты...

– Чего?

– А ты как понимаешь, что вставать пора, что утро, ты же глаз-то открыть не можешь, а может, ты того...

– Чего того?

– ...И не живешь?

– ...

– У тя все эта, вечная ночь...

– ...

– ...Книжечки эти ваши мудацкие...

– Что?

– Книжечки эти ваши, говорю...

– Оставь, не трогай мои книги...

– Это ты их все время трогаешь, а мне что, я и посмотреть могу... Вот, тля, повезло, ни в картишки... ничего... А может, сыграем, ты будешь делать вид, что видишь, а я буду тебя обыгрывать нах! Может, на лаве?.. Струсил, тля, так и скажи, а то сидит тут, как, понимаешь... Чего сидишь, ты, истукан! Сидит, тля... На лаве, слышь, ты, идиот... БУДЕШЬ ИГРАТЬ ИЛИ НЕТ, КОЗЁЛ, СОВСЕМ НЮХ ПОТЕРЯЛ... ТЫ-Ы, МУ-ДИ-ЛО!!! БУ-ДЕ... У-У-У-У-У-УХ-Ы-Ы-Ы-Ы... Ы-Ы-Ы-И-И-И-И... Че сразу бить-то... И-И-И-И-И... Пошутить уж нельзя... У меня теперь совсем зубов нет... Как я есть-то буду... И-И-ИИИ... Правда, тля, мужики мне говорили, а я, мудак, не верил. Все, все, молчу, я не то хотел... Я это... Тля, говорили мне мужики, ты, Близнец, поосторожнее с ним... А я не верил... А теперь голова совсем не того... А как же ей-то, если тут все будут бить по ней, как будто это вам... Ы-Ы-Ы-ы-ы-ы... Ну ты... Ты это... Сильный ты... Ты это... Я сразу понял, как тебя увидел, сразу думаю – это... Вот так, не веришь... А я так думал... У меня и отец такой был, сам вроде так, ниче себе такого, а кулаком как въебарит, так на колени, нах... Я сразу про тебя... Да... И мужики говорили, смотри, Близнец... Только я это... Не верил...

– Помолчи, а...

– Все... Я это сразу...

Луч переломился в стекле и уперся в решетку.

– Слышь... это, как его... Я сразу... Слышь, понял, что ты, это... Не простой... Пассажир... Ты как скажешь, так ивсе...

– Молчи...

– Молчу.

– А почему тебя Близнецом зовут?

– Ну, нах.

– Не скажешь?

– Нах надо!

– Ну и не говори... И ладно, спать давай...

– У меня был брат-близнец. Он во время родов, тля, умер. Врачи объяснили мамаше, что он был почти вдвое меньше меня и что-то там такое, что все питание через меня к нему шло. Он от голода умер, когда в очереди на свет за мной стоял. Его, тля, похоронили в красивой деревянной коробке из-под сигар. Лакированной, с какой-то там золотой буйней на крышке. Папаша говорил, что ему было бы не тесно и в пачке «Герцеговины». Так я и остался, тля, – Близнец.

– А где родители, живы?

– Да буй его знает, я ушел от них давно, наверное, как пятнадцать мне стало... Да надоели... Цеплялись, цеплялись... Мать на всяких там праздниках как напьется, смотрит на меня не моргая, руки на грудь положит и говорит: «Ну, расскажи нам всем, как ты брата своего съел!»

Солнечный зайчик пополз по стене камеры – по рябой крашеной поверхности, где в облупленных дырах были видны цвета предыдущих покрасок. По нарам. По одеялу с прожженным углом. По руке слепого – и тот почувствовал тепло, слаборазличимое, зыбкое. Свет заскользил дальше, по цементному полу и железом оббитой двери. Попал в стекло глазка и в глаз конвоиру Сафиуллину, который этот глаз тут же закрыл, отвернулся и пошел в дежурку, где его ждал напарник Уколов.