Резиновый бэби - Жужа Д.

Не замедляя ритм под прохладой камня, мы попадаем в первый внутренний двор, где бассейны, меньшие по размеру, еще темнее – видимо, глубже. Рельефы оживают на стенах – на них танцуют водяные блики.

* * *

Всюду горят свечи, и в воздухе разлит аромат благовоний. За вторым внутренним двором – второй храм, еще более величественный: лотосом увиты все его колонны. А за ним – третий. Он самый высокий и островерхий: крутые ступени ведут к его вершине.

Здесь, наверху, на небольшой площадке, с которой открывается вид на город, я буду танцевать свой танец. Носилки опускают на полированные временем плиты пола, и воины Нагов под барабаны покидают третий храм.

Я слышу, как Даро читает мантру и как за ним повторяет каждую последнюю строчку Сован. Сзади ко мне подходит Теау, легко снимает с моей головы шелковую накидку, вынимает булавки из сложной прически, и вуаль, покрывающая лицо, падает и уносится вниз по ступеням. Ветер впервые за многие годы касается моего лица. Ощущение удивительное, будто с меня сняли кожу – так сильно я чувствую его движение.

Слышу, как удаляются люди, которых я знала столько лет. Я ждала это момента всю жизнь – и все же я боюсь. Я позволяю эмоциям на мгновенье взять верх. И тут же делаю ошибку. Я оборачиваюсь.

Все трое смотрят на меня – они уже начали свое движение ко второму храму, все еще кланяясь мне, сложив на груди ладони, их взгляды устремлены на меня.

Сначала раздается душераздирающий крик Теау, и она, сжимаясь, падает назад, будто ей в грудину глубоко воткнули острый предмет.

Даро просто тихо валится набок.

Сован стоит чуть дольше, но потом вдруг, будто захлебнувшись, кашляет и, согнувшись пополам, катится по ступеням, разбивая голову о каменные плиты.

И тут я понимаю, что было с Ки, и еще почему говорили: лучшая Апсара та, что убивает взглядом.

Раздается громкая барабанная дробь, и все эмоции и чувства мои мгновенно исчезают. Я – Апсара, и главное для меня сейчас – танец. Исход его напрямую зависит от моего мастерства. Руки изгибаются, колени разворачиваются – по телу легкой рябью проходит мелкая дрожь. Кисти рук оживают – средний и большой пальцы соединяются. Я медленно поднимаю глаза на следующий внутренний двор, лежащий перед ступенями башни, на которой стою. Я поднимаю ногу, согнутую в колене, медленно выворачиваю наружу, сами собой в стороны взлетают мои руки. Я замираю.

Крутые ступени передо мной спускаются к совершенно квадратной площади, пересеченной, как крестом, посередине двумя каменными дорогами. Вокруг них четыре бассейна, а на месте перекрестия маленькая площадка, на которой стоит большой каменный жернов. Вокруг жернова горят четыре масляных светильника, в начале каждой дороги стоят ослепленные воины Нагов – их глаза изуродованы шрамами ожогов. Каждый из них держит в руках сосуд, похожий на кувшин. С началом барабанной дроби все четверо медленно начинают двигаться к центральному жернову.

Сомкнувшись посредине, они ставят кувшины у светильников и так же медленно садятся, сложив перед собой ноги. Трое медленно вертят верхнюю часть жернова за специальные вбитые в камень деревянные клинья, а четвертый льет жидкость из кувшина в центральное отверстие на жернове. Зеленая жидкость по неглубокой канавке течет в один из бассейнов, и воины крутят жернов, пока не закончился поток, потом льют воду из другого кувшина, и алая вода бежит в другой бассейн. Потом потекла желтая и фиолетовая, и только после этого воины встали и так же медленно удалились.

* * *

И тут, наконец, звучит музыка для танца Апсары – музыка, которую я слышала много-много раз, но никогда она не исполнялась таким огромным количеством инструментов – так полно, так проникновенно.

Начинают барабаны сампхо, чхайям и двойные литавры ско-тхом, вместе с цимбалами они проговаривают ритм танца. Мелодию ведут гобой пей о и камышовая флейта кхлой. За ними вступают лютни тяпей и кхе, а также чем-то похожие на скрипки тро-кмае.

Кажется, что инструменты звучат со всех сторон, но музыкантов нигде нет.

Дальше мое сознание перестает существовать, я становлюсь энергией моего танца. Я вижу, как из четырех бассейнов поднимаются огромные королевские кобры и как, раскрыв капюшоны, следят за мной и потом так же неслышно скрываются в воде. Это значит, что я начала свой танец безукоризненно и божества, вызванные танцем, успокоили их.

Музыка становится чуть тише, и в главной галерее появляется голова, а за нею еще шесть. Это священный семиголовый Наг. Горя черной чешуей с яркими желтыми полосками, он спускается по лестнице вниз, в то время как его хвост все еще за пределами храма – настолько он огромен. Кажется, Наг стоит на месте, а его шкура в геометрическом узоре струится в обратную сторону. Достигает жернова и поднимается до тех пор, пока семь его голов не поравнялись со мной. Тут он останавливается.

У Нага нет век. Его глаза покрыты прозрачной оболочкой, которую при линьке заменяет новая. Наг не мигает, что дает ему преимущество.

Расположенные возле глаз рецепторы улавливают тепло, исходящее от моего тела. Язык постоянно будто пробует пространство вокруг.

Я продолжаю танцевать, но взгляд свой отвести от него не могу. Я вижу свой танец, отраженный в его огромных желтых глазах с узкими, вертикально стоящими зрачками.

Это долгий поединок – красоты и силы.

Я вижу, как спадает его капюшон и он становится чуть ниже – это значит, что я не слабее и что он не чувствует во мне запах страха.

Неужели я смогу вернуться? Неужели я смогу освободиться? И тут я вспомнила Даро.

Милый, добрый Даро, я не выполнила того, о чем он мне говорил – я виновата в его смерти, и слезы откуда-то издалека начинают подниматься к поверхности, а я всеми силами пытаюсь их сдержать. Апсара не может замутить своего взгляда.

И тут я сбиваюсь с ритма – на какую-то долю секунды или даже меньше, или сердце мое бьется чуть быстрее ритма... Что-то, почти неуловимое во мне, выходит из гармонии со звуком, – Наг лениво отклоняется назад, будто чуть взмахивает головой, и делает молниеносный бросок вперед. Перед моими глазами мелькает нежно-розовая пасть, и два острых зуба вонзаются в мое плечо и лопатку – я чувствую, как несколько раз сжимаются челюсти, и зубы как дугообразные иглы, освобождаясь из мешков, все глубже входят в мое тело.

* * *

Все закончилось... Но это было и не важно. Я сделала ошибку, и получила дозу расплаты. Сейчас я усну, и все закончится. Все.

И мне совсем не страшно. Потому что так нужно. Никогда не любила уколы – но сейчас это совсем не важно.

Как мягко зубы прошли сквозь ткани. Как быстро мутная жидкость яда течет в кровь. Теперь придет сон. Сладко ноет там, где должно быть сердце.

Куда-то уходят мысли. В голове растет протяжный гул. Сознание меркнет – будто на черном асфальте тает маленькая снежинка. Сначала становится прозрачной, потом тонкой, а потом и вовсе исчезает.