Пион не выходит на связь - Александр Аввакумов

– Нет, товарищ лейтенант. Возможно, хотели испортить радиостанции, а может, что-то другое.

Александр в сопровождении командира батальона прошли к узлу связи. Горшков открыл дверь и вошел внутрь помещения. В углу, в луже крови, лежало тело мужчины средних лет с рыжей копной длинных волос. Он нагнулся пониже и вытащил руку убитого из-под его тела. Кисть руки и пальцы неизвестного были синими от наколок.

«Судимый, – подумал он. – Интересно, что нужно было здесь блатным? Ведь они, наверняка, знали, что это не продовольственный склад? Значит, их привела сюда не жажда наживы, а что-то другое. Что же?»

Он выпрямился и посмотрел на комбата. Тот, словно испугавшись его взгляда, мгновенно начал оправдываться. Он уверял, что они постоянно инструктируют своих бойцов, как себя вести в тех или иных ситуациях.

«Сейчас еще будет утверждать, что боец новенький, и что, по всей вероятности, еще не усвоил устава караульной службы», – подумал Александр.

Словно угадав его мысли, командир батальона начал уверять его в том, что часовой ранее жил в деревне, поэтому не совсем усвоил правила несения службы. Допросив всех офицеров и личный состав караула, Горшков поехал обратно на работу. Он сидел в машине и анализировал события последних дней. Проверка рабочих станции Юдино не дала положительных результатов. Все рабочие, от сцепщиков вагонов вплоть до диспетчеров, были приняты на работу еще до начала войны и не вызывали особого подозрения. Один из рабочих неделю назад уволился с работы и устроился на пороховой завод. Это увольнение тоже не вызывало у Горшкова подозрение. Шла война, и рабочие завода получали значительно больше, чем работники железной дороги. Второе направление, по которому работали контрразведчики, оказалось довольно сложным: людей, располагающих сведениями о прибывающих и убывающих из города воинских частях, оказалось намного больше, чем они предполагали. Александр посмотрел в окно. За окном было темно, ни одной встречной машины. Город, словно вымер, лишь одинокие военные патрули, будто сказочные фигурки, то появлялись, то исчезали, растворяясь в темноте ночи.

***

Иван Проценко сидел напротив Эстеркина, который с удовольствием поедал поданный Зоей ужин. За время, что он перебрался к ней на жительство, он привык к ее завтракам, обедам и ужинам. Некогда поломанная государством его семейная жизнь снова стала обретать какие-то понятные ему ценности. Он по-прежнему трепетно относился к Зое, стараясь баловать ее ценными подарками, которые он выменивал на продукты. Сегодня он снова подарил ей перстень с большим зеленым изумрудом, который выменял на три банки тушенки и полкило сахара. Узнав об этих подарках, Проценко пришел в ярость. Он боялся, что все эти хищения с продовольственных складов рано или поздно приведут к развалу всей сети, которую он так долго и тщательно сплетал в Казани.

– Вот что, Борис Львович! Мне неприятно об этом говорить, но ты должен будешь в самые сжатые сроки покинуть эту квартиру и больше, запомните это хорошо, больше никогда не появляться в ней.

– Но почему? Я люблю Зою и никуда не хочу выезжать отсюда. Почему вы мне приказываете, кто вы такой?

– Кто я, ты сам хорошо знаешь. Поэтому я тебе и приказываю съехать от нее. Вы не должны больше встречаться. Неужели вы сами не понимаете, что это опасно. Любой прокол одного из вас приведет к аресту другого. Вам это понятно?

Это решение застало Эстеркина врасплох. Он никак не мог связать в единую цепь все эти требования. В какой-то момент он понял все, что сказал ему этот страшный человек. Он хотел возразить, сказать о том, что они с Зоей будут очень осторожны, но, заметив, как в глазах Проценко разгорается адский огонь, мгновенно осекся.

– Я все понял, Ваня. Раз все это дело мешает нашей работе, и нужно что-то выбрать, то я, как и ты, выбираю работу.

– Вот и хорошо. Завтра, чтобы я тебя в этой квартире не видел.

Он повернулся к Зое и посмотрел на нее.

– Я тоже все поняла. Ты прав, Иван, мы действительно зашли с Борисом слишком далеко в своих отношениях. Я тебе обещаю, что он больше не придет сюда никогда.

В этот осенний дождливый вечер Проценко пришел сюда не за тем, чтобы еще раз прочитать Борису Львовичу нотации за его очередной поступок, а поговорить с ним на довольно серьезную тему. Дело было в том, что организованная им попытка похитить батареи к радиостанции не увенчалась успехом. Его человек, вор с большим преступным стажем Лабутин Павел, не смог выполнить задание. При проникновении в воинскую часть они были замечены часовым, который открыл по ним огонь. Напарник Лабутина был убит на месте, а сам он едва унес оттуда ноги. Сейчас он залег «на дно» и не выходит на связь с ним вот уже несколько дней.

Проценко дождался, когда Эстеркин доест. Борис Львович отодвинул от себя пустую тарелку и пододвинул стакан чая. Бросив в стакан большой кусок колотого сахара, он посмотрел на хмурое лицо сидящего напротив него Ивана и сразу понял, что тот пришел к нему по какому-то важному делу.

– Борис! Я хочу, чтобы ты написал рапорт и добровольцем отправился на фронт.

Рука Эстеркина слегка дрогнула, и чайная серебряная ложка, которую он держал в руке, выскользнула и упала на пол.

– Не дергайся, так надо, Боря. У нас безвыходное положение. Мы остались без связи.

Иван сделал паузу, отметив про себя, как напряглось все тело сидевшего за столом майора.

– Мы предприняли несколько попыток найти эти батареи, но в условиях войны у нас это не получилось. Я долго думал и пришел к одному и, наверное, единственному верному решению – направить тебя через линию фронта, чтобы ты вернулся обратно с этими батареями.

Эстеркин хотел что-то ответить, но ему это сделать не удалось. Комок охватившего его ужаса, перекрыл горло. Вместо слов из его груди вырвался лишь какой-то звук, напоминающий рык раненого зверя. Наконец он совладал с собой.

– Нет! Я не хочу и не пойду добровольцем на фронт. Во-первых, это очень опасно, а во-вторых, немцы повесят меня. Я же еврей!

Он вскочил из-за стола, опрокинув при этом стакан с чаем. Горячая жидкость облила его темно-синие галифе и обожгла бедро. Он, словно раненый зверь, заметался по комнате. Иван, молча, наблюдал за ним, ожидая момента, когда тот успокоится и сядет на место.

– Не нужно истерик! Если бы у меня был другой способ связаться с ними, то я бы так и наблюдал со стороны, как ты подворовываешь у себя на складе продукты и обмениваешь их на золото и камушки. Но я ограничен в выборе средств. Насколько мне известно, в вашем ведомстве все еще работают чекисты, и я не уверен, что они покинут его, не прихватив с собой тебя.

Последняя фраза заставила Эстеркина остановиться. Он посмотрел на Проценко и сел за стол.

– Я не шучу, ты это понимаешь, Боря! Им, похоже, удалось расшифровать текст наших радиопередач, а иначе они бы не появились в вашей конторе.

Первая мысль, что посетила голову Эстеркина в этот момент, была связана с бегством, однако Иван, словно угадав его мысли, продолжил: