Мадам придет сегодня позже - Сюзан Кубелка

— Весьма романтично, — роняю я. — Действительно потрясающе. Такие дома сегодня редкость!

— Поэтому он и был таким дорогим, — с гордостью откликается Фаусто. — Шарм стоит денег. А это ты видела? — Он показывает на каменную лестницу, ведущую наверх, красиво расположенную снаружи, с восточной стороны. — Так раньше поднимались на сеновал, а теперь там спальни.

Лестница тоже дышит романтикой. По перилам вьется белая жимолость с дурманящим ароматом, а под ступеньками буйство цветов: красный мак, белые гвоздики, ноготки, незабудки.

— Иди сюда, — покровительственным тоном зовет Фаусто, — я хочу перенести тебя через порог!

Он поднимает меня, я в шутку сопротивляюсь. Фаусто целует меня в губы, он в прекрасном настроении. На кухне снова ставит меня на ноги.

— Оглядись тут, — предлагает он, — а я схожу в подвал, принесу нам бутылочку доброго винца!

Я прохожу по комнатам: салон, столовая, гостиная, туалет, кладовка, душ — все обставлено скудно, но симпатично. И вдруг эйфория уходит, и я осознаю: нет, здесь что-то не так! Нигде не видно следов большой перестройки, якобы проведенной Фаусто. Мне это бросилось в глаза еще снаружи. Ни капли цемента, нигде не примята трава под бетономешалкой. Не видно ни кирпичика, ни досточки. Я еще никогда не видела, чтобы стройплощадка была так вылизана!

Внутри это еще разительней. Не видно новых стен, новой штукатурки или хотя бы выключателей, даже старые уродливые телефонные розетки не заменены на современные плоские. А где гранит, который Фаусто покупал в Версале? Кухня деревянная. Нет ни посудомоечной машины, ни вентиляционной трубы, без которых вряд ли можно сегодня продать недвижимость.

Вздохнув, поднимаюсь по внутренней деревянной лестнице на второй этаж. Она тоже отнюдь не новая, это прекрасная ручная работа, перила выточены на токарном станке из дуба. Ей явно не меньше сотни лет, видно с первого взгляда.

Три спальни, комната с гардеробом, большой холл с книжными стеллажами до потолка и уютной кукурузно-желтой софой. И здесь достаточно мебели, чтобы сразу въехать.

Фаусто может сочинять что угодно. Дом выглядит теплым и обжитым. Нет даже намека на холодную стерильность ремонта, здесь якобы только что проведенного.

— Кто здесь раньше жил? — кричу я вниз, услышав, что Фаусто вернулся.

— Старая супружеская пара!

Тоже неправда. Скорее семья с маленькими детьми. На первом этаже мне попались белые детские пластмассовые часы, а здесь я наткнулась на две розовые заколки для маленьких девочек, в ванной — на резиновую утку. Не похоже на чету пожилых пенсионеров!

А это что? К стене рядом с желтой софой прислонена картина в резной позолоченной раме. Переворачиваю ее и чуть не сваливаюсь с лестницы от испуга.

Это портрет дядюшки Кроноса!

Таращусь на картину. Никакого сомнения! Это наш благодетель, богатый дядюшка Фаусто в молодости, как живой. Мои ноги вдруг становятся ватными.

— Ах вот ты где! — Фаусто незаметно поднялся по лестнице и заглядывает мне через плечо. Молча подношу к его лицу картину.

— Это старый господин, продавший мне дом! — Кажется мне, или действительно его голос звучит неуверенно? — Предыдущий владелец, месье Бернарден.

— Это дядя Кронос, — холодно бросаю я, — видно даже слепому!

— У тебя галлюцинации, детка. Твои венские мозга поехали. Хотя подожди. Ты не совсем не права. — Он берет картину из моих рук и подносит ее к свету. — Сходство действительно есть!

Я молчу.

Фаусто задвигает портрет за софу. Для него вопрос решен. Для меня, однако, нет.

— Почему вы не встроили на первом этаже ванную? — спрашиваю я. — И на кухне нет вентиляционной трубы.

— Потому что потому! Ты же сама всегда говорила, что излишек новомодных штучек тебе претит!

— Но ведь ты покупал дом не для меня. Об этом никогда не шла речь. Ты его купил, потому что хотел заработать…

— Раньше было одно, сейчас — другое, — подводит итог Фаусто. — Теперь это твой дом, поэтому я по возможности все оставил по-старому. А если ты в свое время захочешь от него избавиться, — ты меня слушаешь, Тиция? — потому что найдешь свою мечту в Провансе, его будет легко продать благодаря шарму. Каждый вложенный франк — потерянные деньги. Я прав?

— Ты можешь мне сказать, что именно вы здесь перестраивали с середины мая?

— На тебя никогда не угодишь, — раздраженно говорит Фаусто, — вечно этот перекрестный допрос. Если тебе не нравится дом — так и скажи!

— Почему предыдущий владелец, этот месье Бернарден, оставил свой портрет, как ты считаешь?

— Он и мебель оставил, и постельное белье. Книги оставил. Он переехал с женой в дом для престарелых там мало места. А вот что еще, любовь моя. Я предлагаю, ты здесь обустроишься и останешься на пару деньков. Что тебе делать в жарком городе? Шум машины, вечные пробки! В Париже уже невозможно дышать, ни один нормальный человек не остается на лето в городе!

— А ты? Ты тоже останешься здесь?

— С превеликим удовольствием. Неужели ты думаешь, что я хочу умирать от жары в Париже? Я взял на себя смелость спланировать загородную вылазку. Лолло упаковала наши вещи. Выбери место, где бы ты хотела спать. А я тем временем принесу их!

— Сколько ты хочешь тут пробыть?

— Может, недельку? Посмотрим, как нам здесь понравится!

Фаусто возвращается с двумя тяжеленными чемоданами. Это все для меня. Для себя же он упаковал маленькую сумку!

Потом мы едем ужинать в трехзвездочный ресторан, расположенный в двадцати километрах отсюда, в старом замке. Фаусто один выпивает две бутылки вина, будто у него пожар в груди. Однако машину вести он в состоянии. К полуночи мы возвращаемся, и он желает немедленно лечь в постель. Никаких разговоров, ему нужен покой!

— Значит, здесь обоснуемся? — Он стоит в самой большой из трех спален и рассматривает супружескую кровать, которую я днем застелила свежим бельем. — Ну что ж, годится!

С быстротой молнии он разоблачается. По комнате летят рубашка, брюки, туфли, белье, вслед несется довольное кряканье. Он нагишом валится в постель.

Когда я выхожу из душа, Фаусто все еще лежит на спине и не сводит глаз с предмета гордости Франции, прямо, как стрела, устремленного вверх.

— Доктор, доктор, — зовет он дурашливым детским голосом и показывает на член, словно впервые видит его, — у меня здесь болезненное вздутие. Как вы считаете, это серьезно?

— Очень серьезно, месье Сент-Аполл!

— Тогда придите в постель, мадам. С этим надо что-то делать!

Я того же мнения. Улыбаюсь ему, но не успеваю вынуть гребешки из волос, как он с лихорадочным блеском в глазах вскакивает.

— Куда ты? — ошарашенно спрашиваю я.

— Сполоснуться! — Он уже исчез.