В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль - Сара Бейквелл

не смог написать последующий том по экзистенциалистской этике: его взгляды на этот вопрос слишком сильно поменялись. Сартр написал много черновиков, опубликованных после его смерти как «Тетради по морали», но наполнить их связностью так и не смог.

Мерло-Понти, которого также радикализировала война, тоже отчаянно пытался быть жестче. Он сильно превзошел де Бовуар и Сартра в написании бескомпромиссных доводов в пользу радикального коммунизма советского образца. В эссе 1945 года «Война состоялась» он писал, что война исключила всякую возможность жить только личной жизнью. «Мы находимся в мире, смешались с ним, пошли на компромисс с ним», — писал он. Никто не мог подняться над событиями; у всех были «грязные руки». На какое-то время понятие «грязные руки» стали широкоупотребимым термином в экзистенциалистской среде. Он сопровождался новым императивом: приступить к работе и сделать что-нибудь!

Таким образом, когда война во Франции благополучно закончилась, банда Сартра помчалась, как борзые на канидроме. Сартр написал серию эссе о том, что писатели обязаны быть активными и целеустремленными; они появились в периодическом издании в 1947 году, а затем отдельно в 1948 году под названием «Что такое литература?» По его словам, авторы обладают реальной властью над миром, и они должны действовать, имея в виду эту власть. Он призывал к littérature engagée — политически активной, «ангажированной» литературе. Де Бовуар вспоминала, сколь неотложными казались все подобные задачи: она читала о каком-нибудь происшествии, которое приводило ее в восторг, тут же думала: «Я обязана про это написать!» и спешно готовила статью для публикации. Она, Сартр, Мерло-Понти и их друзья писали так много и так быстро, что в 1945 году они собрались вместе, чтобы запустить новый журнал о культуре — Les Temps modernes. Сартр был центральной фигурой журнала, и большинство считало, что это он написал все редакционные статьи, хотя на самом деле Мерло-Понти вложил куда больше труда, чем кто-либо другой, и написал много неподписанных статей. Название «Новые Времена» было взято из легендарного фильма Чарли Чаплина 1936 года об эксплуатации рабочих и индустриализации, который так понравился Сартру и де Бовуар, что они просидели два сеанса подряд. Темпы их литературного творчества соответствовали темпам, которые высмеивались в фильме Чаплина, и в последующие десятилетия журнал «Новые Времена» стал одним из главных двигателей интеллектуальных дискуссий во Франции и за ее пределами. Он издается и сегодня. Именно в Les Temps modernes впервые появилось эссе Сартра об «активной литературе», которое задало тон последующим годам.

Продолжался и поток экзистенциалистской художественной литературы и драматургии. В сентябре 1945 года вышла «Кровь других» де Бовуар. Сартр опубликовал первые два тома цикла романов «Дороги свободы», написанных несколькими годами ранее, действие которых происходит в 1938 году. В них главный герой Матье Деларю развивается от наивного представления о свободе как о простом эгоизме уровня «делай что хочешь» к более совершенному определению, в котором свобода сталкивается с требованиями истории. К моменту выхода третьего тома в 1949 году, La mort dans l’âme, или «Смерть в душе», мы видим, как Матье храбро защищает деревенскую колокольню во время падения Франции. Теперь он использует свою свободу в лучших целях, но поражение, похоже, станет его концом. Предполагаемый четвертый том должен был показать, что он все-таки выжил и обрел настоящую свободу благодаря солидарности с товарищами по Сопротивлению. К сожалению, как это обычно бывало, когда Сартр планировал грандиозное завершение проекта, том так и не был закончен. Вышли лишь отдельные фрагменты, и то спустя много лет. Подобно тому как вопрос этики остался неразрешенным в «Бытии и ничто», вопрос свободы остался подвешен в «Дорогах свободы». Ни в том, ни в другом случае проблема не была связана с потерей Сартром интереса: она была вызвана его склонностью постоянно менять свое мнение в философском и политическом плане.

Во всех этих романах, рассказах и эссе 1940-х годов преобладало настроение не столько посттравматического опустошения, сколько взволнованности. Мир развалился на куски, но именно поэтому с ним теперь можно было сделать почти все что угодно. Это создавало захватывающую и пугающую смесь — именно такое сочетание эмоций было характерно для первой волны послевоенного экзистенциализма в целом.

Это сочетание возникло и в местах, далеких от Парижа. В 1959 году американский исследователь Хайдеггера Джесси Гленн Грей в своем труде о военном опыте вспоминал, как он путешествовал по итальянской сельской местности со своей частью в конце войны. Однажды вечером он остановился, чтобы обменяться несколькими фразами на ломаном итальянском с пожилым человеком, курившим трубку возле хижины. Эта встреча опечалила Грея, поскольку казалось, что этот традиционный мир и его вековое спокойствие будут потеряны навсегда. Но вместе с предчувствием утраты он ощутил воодушевление и надежду. Что бы ни случилось дальше, думал Грей в тот вечер, одно было несомненно: философы, которых он изучал в колледже, мало что смогут предложить послевоенному миру. Это была новая реальность, и ей нужны были новые философы.

И вот они появились.

Так начался чудесный и безумный для экзистенциализма год — со всеми дикими экспериментами, которые мы мимоходом упомянули в первой главе. Захватывающая лекция Сартра в октябре 1945 года закончилась сенсацией и громкими заголовками. Разговоры о его философии разнеслись по Парижу и за его пределы. В 1946 году Габриэль Марсель писал: «Не проходит и дня, чтобы меня не спросили, что такое экзистенциализм». И добавил: «Обычно о таком спрашивает светская львица, но завтра это может быть моя домработница или кассир в метро». Каждый модник жаждал узнать об этом, каждое государственное учреждение опасалось этого, и почти каждый журналист, казалось, зарабатывал этим на жизнь.

Друг Сартра Борис Виан высмеял это увлечение в своем романе 1947 года L’écume des jours, переведенном как «Пена дней»[56]. В этом сюрреалистическом и игривом романе в качестве второстепенного персонажа фигурирует известный философ Жан-Соль Партр. На одну из своих лекций он прибывает на слоне, а затем в сопровождении своей супруги графини де Мовуар усаживается на трон. От его стройного тела исходит необыкновенное сияние. Аудитория настолько очарована, что его слова заглушаются аплодисментами, а в конце зал рушится от напора жаждущих попасть внутрь. Партр наблюдает за происходящим, восхищенный тем, что все так увлеченно отдаются своему делу. Симона де Бовуар наслаждалась сатирой Виана и назвала ее произведением «огромной любви».

Трубач Виан был лидером праздничного элемента экзистенциалистской сцены, которая нашла свой дом в районе Сен-Жермен-де-Пре на Левом берегу. Уже к концу оккупации он стал первопроходцем в проведении джазовых квартирников, где собирались уклонявшиеся от комендантского часа молодые люди,