Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

— Да чтоб она провалилась, лешачье семя! — Хозяйка едва удержалась, чтобы не сплюнуть, но потом снова заулыбалась, что совсем не шло к ее злобным глазкам, и пообещала прислать.

Краса действительно пришла, когда Велем и Званец устроились в бане на постеленных ее же руками поверх сена овчинах. Полки тут были тесные и ветхие, поэтому оба легли на полу.

— Приказала дело сделать и назад ворочаться, — произнесла девушка, и это было в первый раз, когда они услышали ее голос на займище.

— Не побила из-за нас?

— Да нет, пихнула только.

— Не пойдешь к ней назад, у нас до утра останешься. Пусть видит, что ты нам понравилась. Иди сюда. — Велем подвинулся и показал ей место между собой и Званцем. — Спи. Домогаться не будем.

— Ну вот… — с шутливым разочарованием протянул Званец.

— Тебя невеста дома дожидается, нечего теперь на чужих девок облизываться, — осадил его Велем. — А мне…

Он хотел сказать, что ему надо с девушкой подружиться, но осекся. Еще задумается: а зачем?

— Так я тебе что, не нравлюсь? — с тревогой и даже обидой спросила Краса.

— Да уж больно ты на мою сестру похожа! — ответил Велем и понял, что это и есть правда. Он искал в Красе сходство с Дивляной, нашел его, успел привыкнуть к мысли, что той предстоит заменить его сестру, занять ее место, и теперь почти видел в Красе еще одну Дивляну. — А я с родной сестрой яриться не могу.

— А где твоя сестра?

— На Вечевом Поле. Скоро увидишь. Да и тоща ты больно, об ребра оцарапаться можно. Вот откормишься немного, чтоб было за что ухватиться, тогда поглядим…

Утром Велем, пока Краса таскала воду от реки, завел с хозяйкой разговор о том, чтобы продать девку. Видно было, что баба колеблется: ей и хотелось избавиться от ненавистной робы, но она боялась, как бы той не стало слишком от этой перемены хорошо!

— А жена-то у тебя что, собой красивая? — пустилась она в расспросы. — Какого роду будет?

Велем с гордостью рассказал, что жена его не просто знатного рода, а княжеских кровей, нрава сурового и решительного (что было чистой правдой), с челядью строга и спуску никому не дает. Это несколько утешило бабу, а когда Велем снял с пояса кошель и высыпал перед ней на стол пригоршню серебряных шелягов, у нее и вовсе глаза разгорелись.

— Коли мужа боишься, так не говори ему, — посоветовал Званец. — Скажи, сбежала девка. А серебро пока прибери. Тебе ли не найти, куда спрятать?

— Да от спрятанного серебра толку-то мало… — заныла баба. Проживая невдалеке от перекрестка больших торговых путей, она знала, как много хороших вещей можно купить на серебро. Да и само его, если снести к кузнецам в Свинеческ, можно обратить в блестящие перстни, заушницы и подвески. Вот невестки от зависти лопнут!

— А ты сделай вот что! — Званец взял ближайший горшок, который Краса уже вымыла, высушила и принесла к печной яме. — Сюда сложи серебро да на берегу схорони в приметном месте. А потом пойдешь белье колотить да и найдешь! Вот, все скажут, счастье привалило! И будешь с богатством и без вины!

— Ой, молодцы, какие же вы, торговые люди, хитрые да мудрые! — Баба растаяла, и ее маленькие глазки уже жмурились в предвкушении будущего счастья. Конечно, прибить девку своей рукой ей очень хотелось, но вернуть промотанное мужем добро хотелось тоже, тем более что медведей опять добыть можно, а серебра в лесу нет! — Никто бы не придумал… А вы вон как ловко…

Принялись торговаться. Баба была не так уж не осведомлена в ценах, тем более что хорошо помнила, во что Добше обошлась покупка. Но от вида серебра, рассыпанного по столу, глаза ее горели, да и упустить выгодную во всех отношениях сделку было бы обидно.

— Другого случая Белее не даст! — соловьем пел Званец. — Мы ее увезем за тридевять земель, тайно, никто ее тут не увидит, не узнает, как ты мужа провела. А не уступишь — маяться тебе с ней еще невесть сколько!

— Ты ж ее чуть голодом не уморила! — негодовал Велем. — Я от нее весь в синяках — не девка, а одни кости! Ее теперь кормить и кормить, пока на что-то путное годна будет! Может, она у тебя хворая какая? А то ведь серебро отдашь, а она и помрет — останусь ни с чем!

— Да уж, нам по нраву такие, чтобы в теле! — Званец изобразил руками нечто округлое и соблазнительное и при этом подмигнул хозяйке, будто намекал, что она сама и есть его мечта. — Да где ж таких взять?

В конце концов сошлись на шестидесяти кунах — двадцать, смягчив бабу лестью и сомнениями в ценности товара, уговорили сбросить. Когда пришла пора собираться, Краса, сложив руки, стояла перед избой, как березка — такая же белая в некрашеной рубашке и почти такая же тонкая.

— А пожитки? — спросил Званец, подходя к ней с двумя оседланными конями в поводу.

— Исподка да оборы — все мои приборы, — ответила она. — Гребнем я старухиным чесалась, а ложка треснула.

Она показала старую изгрызенную ложку с глубокой засаленной трещиной почти до черенка.

Эх… — Велем взял у нее ложку, осмотрел и бросил под ноги. — Сделаю я тебе ложку! Давай залезай!

* * *

Обратный путь подгадали так, чтобы приехать на Вечевое Поле ночью. Приобретение отвели в шатер, где спала Дивляна, и там уложили, потеснив Долговицу. Велем очень надеялся, что утром, обнаружив пополнение, девки догадаются не поднимать шума. Самой Красе он строго наказал без позволения не высовывать носа из шатра, и она пообещала сидеть «как мышь под веником».

Выбранный день был уже близок. Волхвы из Велесова святилища привели пару волов, запряженных рало, — на этой самой упряжке старший волхв проводил первую борозду по весне, которую потом кропили кровью жертвенного козла, чтобы привлечь плодородие ко всем нивам племени смолян. Сейчас ему предстояло вспахать тот участок поля, который предназначался для поединка князей и на котором жертвенная кровь должна была пролиться из их ран. Народ в благоговейном, тревожном молчании толпясь вокруг поля, наблюдал, как старший волхв Веледар налегает на рало, а двое его помощников погоняют волов, распевая при этом славу Подземному Хозяину. Все знали, что сегодня из двух князей один уйдет в Закрадный мир, а другой унаследует его земные владения. Здесь были старейшины и ратники, прибывшие из смолянских и кривичских земель, голядь в своих отделанных бронзовыми свитенями шапках, торговцы и кузнецы из Свинеческа, женщины, волоковщики из Катыни и с верховьев Сожа, дружины проезжающих торговцев: словен и варягов. И при виде этой толпы, собравшейся на перекрестке земных дорог, невольно думалось, что здесь решается судьба не клочка земли в верхнем течении Днепра, а всех тех стран, куда открывается путь с Вечевого Поля.

Сами Громолюд и Станила появились только потом, когда пришла пора приносить жертвы Перуну. Жрецом Перуна был сам Громолюд, а со стороны кривичей жертву приносил воевода Жданец.

Перуне боже злат, средь твоих палат