Лекарство против иллюзий - Татьяна Коган

— Оставлю вас вдвоем. Не буду мешать.

Алиса с благодарностью посмотрела на него.

Когда они остались наедине, девушка кашлянула, собираясь с духом:

— Наверное, сейчас не самое лучшее время выяснять отношения, но ты знаешь, я терпением не отличаюсь. Мне нужно кое о чем спросить тебя…

Десять минут спустя Алиса вышла из палаты, достала из сумочки зеркальце, поправила прическу. Затем набрала в телефоне номер Евгения и, когда тот ответил, предложила:

— У нас с тобой хороший профессиональный тандем, тебе не кажется? Меня пригласили на съемки свадебного каталога, и мне требуется эффектный жених. Не хочешь попробовать?

* * *

Время в больнице текло иначе. Где‑то там, за стенами, сутки проносились стремительно, наполненные суетой и проблемами, а здесь каждый час растягивался до бесконечности, ширился, подобно черной дыре.

Сашка сел на кровати, для удобства подложив под спину подушку. Двое пациентов, находившихся с ним в палате, уже давно спали, повернувшись лицом к стене, и он мог спокойно поразмышлять, не боясь, что к нему пристанут с разговорами.

Раны потихоньку затягивались, но выписку отодвинули еще на несколько дней. Доктора явно перестраховывались.

Сашка взял с тумбочки мобильный и несколько минут пялился на дисплей. Сегодня утром Леха наконец принес зарядку, и полдня Сашка висел на телефоне, объясняясь с клиентами. К счастью, срочных заказов не было, а значит, он никого не подвел.

К вечеру ему позвонил следователь Клюев (невероятное дело) и огорошил известием: подозреваемого в нападении на Агеева задержали, им оказался третий член банды, убившей Веронику Чернову. Нарисованный Алисой портрет поспособствовал быстрой поимке преступника — его опознали несколько студентов, которым он предлагал наркотики, а также соседка Агеева по подъезду — она пару раз видела его отиравшимся во дворе. Признания добиться еще не удалось, но и без признания хватает доказательств, чтобы упечь его за решетку. Учитывая, что раньше он уже привлекался за распространение и хранение наркотических средств, сядет он надолго.

— Отомстить он вам хотел, — напоследок добавил Клюев. — Прочитал в местной прессе заметку про фотографа, из‑за которого повязали двух его подельников… А отыскать ваш адрес, зная имя, фамилию и имея на руках портрет, труда не составило. Нам еще предстоит разобраться, каким образом произошла утечка информации в прессу, но это уже отдельная история.

Казалось бы, Сашка должен ликовать, радоваться — нечасто доблестная полиция срабатывает так быстро и слаженно. В хорошем остросюжетном романе расследование этого преступления заняло бы большую часть книги, постепенно ведя читателя к счастливой развязке. А тут Сашка даже опомниться не успел — убийцу поймали, справедливость восторжествовала. Больше опасаться нечего. Но почему‑то все это казалось чем‑то незначительным, словно и не касалось его вовсе. Словно кого‑то другого чуть не прирезали в коридоре собственной квартиры, и лишь счастливое обстоятельство спасло ему жизнь.

С момента пробуждения в больничной палате Агеева преследовало усиливающееся чувство апатии, бороться с которым не было ни энергии, ни желания. Случались в его жизни неприятные, а то и трагические моменты, но даже тогда он находил в себе силы, чтобы не поддаваться унынию. Что же изменилось? Почему теперь его накрыла неожиданная, нелогичная, неконтролируемая тоска?

Когда кого‑то теряешь, постепенно свыкаешься с реальностью, подстраиваешься под новые обстоятельства, учишься жить заново. Но как быть, если ты никого не терял и при этом чувствуешь пустоту? Будто что‑то очень важное — или кто‑то важный — обогнуло тебя стороной, задело, как задевают в толпе чужое плечо, и бесследно исчезло, не оставив следа?

Сашка злился на себя за эту беспричинную хандру. Убеждал себя, что счастливчик — ведь будь преступник чуть подотошнее, он не оставил бы жертву живой. Не взбреди Алисе в голову прийти в гости, не сидел бы сейчас Агеев на больничной койке, а лежал на глубине двух метров в земле.

Черт.

Сашка снова посмотрел на телефон, вошел в электронную почту и в который раз уставился на пришедшее от брюнетки письмо. Она прислала две песни группы «Арктика», но он еще не послушал. Он боялся. Боялся, что от этого тоска усилится и он не выдержит — позвонит. И если брюнетка ответит, ему придется что‑то говорить.

«Я не знаю, как назвать это чувство. Увлечением? Оно слишком поверхностно. А я ощущаю, как глубоко вязну. Страстью? Она чересчур эгоистична. Я готов никогда не касаться тебя, не обладать тобою, радуясь просто тому, что ты существуешь. Похотью? Она видит лишь тело. А меня возбуждает твоя личность. Любовью? Она не знает преград и сомнений. А я не уверен, что мы должны быть вместе…» — вряд ли он осмелится произнести эти слова. Чему его научили в интернате, так это уважать чужие границы. Он не имел права выливать свои чувства на человека, который в них не нуждался.

Что он мог ей дать? Он даже бороться за нее не хотел — не из страха или малодушия, а потому, что понимал: она достойна лучшего.

Странно, он много раз увлекался, впуская в свою жизнь очередную музу, и никогда не размышлял над целесообразностью родившегося чувства. Просто получал удовольствие, был готов к любому повороту событий, не терзался, правильный ли делает выбор. Ибо не так уж важно, куда повернет герой на перепутье, сказка все равно продолжится. Так почему же сейчас он изменяет себе?

Хотелось на улицу, задрать лицо в ночное небо, втянуть ноздрями бодрящий осенний воздух и дышать полной грудью, и ни о чем не думать. Увы, в ближайшие дни эта невинная радость была недоступна — лечащий врач разрешил прогуливаться исключительно по коридорам стационара, да и то недолго.

Сашка сунул телефон в карман, резко поднялся с кровати, поморщившись от боли, и выскользнул из палаты. Чтобы не злить медсестер своим шатанием по коридорам, он поднялся на последний этаж и на лестничной площадке уселся на подоконник. Прозрачный туман липнул к стеклу, и Сашка распахнул окно, впуская в помещение ночную свежесть. А затем достал телефон, вставил наушники и включил первый трек «Арктики».

Фрагмент из прошлого — такого недавнего и недостижимо далекого — вспыхнул перед глазами. Опустевшая смотровая площадка, и они с брюнеткой стоят плечом к плечу, созерцая умиротворяющую панораму.

Сашка задавался вопросом, почему не способен относиться к Марине так же, как к другим девушкам, некогда очаровавшим его. А ответ был очевиден. Брюнетка не походила на музу. Муза была для нее слишком мелкой ролью.

Аккорд новой песни разорвал тишину, и надрывный мужской голос горячо зашептал, торопясь открыть тайну единственному слушателю:

Ее заводит твое «не надо», она войдет в тебя резко.

Так иголка под ноготь входит, а нож — в тесто.

Она закроет твой рот ладонью, заглушив стоны.

Она — директор школы с садистским уклоном.