Любящий Вас Сергей Есенин - Юлия Андреева

– …Он ждал меня у Садофьева[170], – рассказывает H. Н. Никитин. – Когда я пришел, гости отужинали, шел какой-то «свой» спор, и Есенин не принимал в нем участия. Что-то очень одинокое сказывалось в той позе, с какой он сидел за столом, как крутил бахрому скатерти. Я подсел к нему. Он улыбнулся.

– Я только что, совсем недавно кончил «Черного человека»… Послушай:

Уже этим началом он сжал мне душу, точно в кулак. Почему-то сразу вспомнился «Реквием» Моцарта. Я не могу сейчас воспроизвести весь наш разговор точно. Помню, что Есенин шутил и был доволен, что «проверил» поэму еще на одном слушателе. На следующий день мы решили снова встретиться. Он обещал приехать ко мне к обеду. Но я его так и не дождался.

…Спасти жизнь известного поэта Есенина – несомненно, самого талантливого в нашем Союзе, предлагая…пригласите его к себе, проборите хорошо и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать…

М. б., Вы могли бы заняться?

Звонил неоднократно – найти Есенина не мог.

Дорогая Соня, я должен уехать к своим. Привет Вам, любовь и целование.

С.

– Соня! Пожалуйста, пришли мне книжку Б. (Блока), – пишет С. Есенин 9 декабря 1925 из больницы.

Соня. Переведи комнату на себя. Ведь я уезжаю[173] и потому нецелесообразно платить лишние деньги, тем более повышенно.

С.

Прощай…

О смерти Есенина мне позвонили по телефону.

– Всю ночь мне казалось, что он тихо сидит у меня в кресле, как в последний раз сидел, – пишет Августа Миклашевская.

Помню, как из вагона выносили узкий желтый гроб, как мы шли за гробом.

И вдруг за своей спиной я услышала голос Клычкова:

– Ты видел его после больницы?

– Я встретил его на вокзале, когда он ехал в Питер. Ох и здорово мы выпили!

Мне хотелось ударить его.

Когда я шла за закрытым гробом, казалось, одно желание было у меня – увидеть его волосы, погладить их. И когда потом я увидела вместо его красивых, пышных, золотых волос прямые, гладко причесанные, потемневшие от глицерина волосы (смазали, снимая маску), мне стало его безгранично жалко.

Есенин был похож на измученного, больного ребенка. Все время, пока гроб стоял в Доме печати на Никитском бульваре, шли гражданские панихиды. Качалов[174] читал стихи. Зинаида Райх обнимала своих детей и кричала: «Ушло наше солнце». Мейерхольд бережно обнимал ее и детей и тихо говорил: «Ты обещала, ты обещала…».

– Он говорил, что бежал из Москвы от рассеянной жизни, что он хочет работать и именно здесь, на невских берегах, найдет наконец так настойчиво ускользающий от него покой, – пишет в своих воспоминаниях Всеволод Рождественский.