Хранитель вод - Чарльз Мартин

– Я узнаю это, только когда увижу ее.

– Вам звонили из полиции?

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда, боюсь, я не могу…

Спорить и пытаться что-то доказать означало бы потерять слишком много времени, поэтому я достал бумажник, открыл и положил на столик свое удостоверение.

Глаза у служителя полезли на лоб, но он справился с собой и надел мне на запястье браслет посетителя. Я показал на Летту.

– Она со мной.

Служитель надел такой же браслет ей, а я повернулся к Элли.

– Подождешь нас здесь или на улице?

Не сказав ни слова, она опустилась на одно из кресел в зоне ожидания.

Служитель отворил тяжелые двери и провел нас по коридору в комнату, где было еще холоднее, а в воздухе пахло как в университетском анатомическом театре. В комнате стояли столы, на которых лежало шесть трупов, накрытых голубыми простынями. При виде их Летта судорожно втянула в себя воздух и прижала ладонь к груди. Судя по очертаниям тел под простынями, здесь было трое мужчин и три женщины.

Служитель показал на дальний стол слева, и Летта медленно двинулась туда. Ее шатало, руки тряслись, лицо исказила мучительная гримаса. Когда мы все собрались вокруг стола, из ее груди вырвался протяжный, почти неслышный стон. Служитель откинул простыню.

Летта пошатнулась. Она попыталась вдохнуть, но не сумела и, попятившись, с размаха села на пол. Она не дышала почти целую минуту, и ни один звук не вырывался из ее широко раскрытого рта. На висках набухли вены, из глаз текли слезы, крупная капля повисла на носу. Летта плакала долго, ее рыдания эхом отражались от стен, от стальных столов, от каменного пола и фаянсовых рукомойников, но в конце концов ей удалось справиться с болью, которая словно когтями рвала на части ее сердце.

Я посмотрел на служителя и отрицательно покачал головой.

Труп на столе не принадлежал Энжел.

Служитель снова накрыл лицо девушки простыней, а я помог Летте подняться с пола и отвел к лифту. Через минуту мы снова были на улице.

Человеческий организм плохо переносит страдания – как телесные, так и душевные. Чтобы защититься от них, наше тело пускает в ход разные защитные механизмы, которые мы не в состоянии контролировать. Когда боль слишком сильна, эти механизмы включаются сами собой. Летта потеряла сознание где-то на полпути к лифтам, и дальше мне пришлось нести ее на руках.

На улице я усадил Летту на скамью возле фонтана. Элли, которая все это время молча следовала за мной, сбегала в ближайший корпус и выпросила там пакет со льдом, который мы положили Летте сзади на шею. Минуты через три она открыла глаза.

Довольно долгое время Летта сидела молча и только качала головой. Потом она повалилась на бок и, свернувшись калачиком, заговорила, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Господи, как же я жалею!.. Я жалею обо всем, что я сделала неправильно в своей жизни. Я жалею о каждом моем…

Но я знал, что слова не помогут, поэтому я просто сел рядом, крепко обнял ее и держал так все время, пока Летта пыталась разобраться в том, в чем разобраться было нельзя. В конце концов эмоции взяли верх и она просто расплакалась.

Почти час мы с Элли сидели на скамейке рядом с Леттой, ожидая, пока она выплачется. Ей было очень больно, но я знал, что поможет ей только время. Ближе к обеду зазвонил мой мобильник – номер на экране был все тот же. Не успел я нажать кнопку «Ответить», как мой абонент заявил с места в карьер:

– «Дождь и Огонь» находится сейчас в Уэст-Палм. Заправляется и набирает команду.

– Где именно?

– Точный адрес пристани я тебе сбросил.

Земля вращалась слишком быстро, и я сделал над собой усилие, пытаясь сосредоточиться. Пытаясь заглянуть в будущее.

– У тебя там есть еще место?

Он усмехнулся.

– Ты имеешь в виду свободные комнаты?

Он понял, о чем я спрашиваю.

– Если мы найдем Энжел…

– А как насчет ее матери?

Я покосился на Летту.

– Да, скорее всего, и для нее тоже.

– Места достаточно. Да ты и сам знаешь…

– Не мог бы ты договориться насчет…

– Все уже готово, – перебил он. – Складская зона городского вокзала, ангар номер два.

– Спасибо. – Я оглядел уютный больничный парк. – Я просто не знаю, как долго это еще будет продолжаться.

– Мы никогда этого не знаем.

Дав отбой, я повернулся к Летте.

– Похоже, мы нашли яхту.

Она встала, покачнулась, но сумела сохранить равновесие.

– Я поеду с тобой.

– Но…

Летта прервала меня решительным жестом. В один миг ее лицо заострилось и стало таким, словно его высекли из самого твердого камня.

– Я поеду с тобой, – повторила она сквозь сжатые зубы.

Я еще пытался возражать, но Летта от меня просто отмахнулась.

– Слушай, Мерф или как там тебя на самом деле… – она крепко сжала мое плечо. – Я поеду с тобой, и точка!

Мой взгляд упал на ее руку. Ногти на ее пальцах были обкусаны до мяса, а кое-где на них даже запеклась кровь.

Я повернулся к Элли.

– А ты?

– Я останусь. – Она показала себе за спину – на корпус, в котором остался Клей.

– У тебя есть деньги?

– Может быть, и есть.

Я достал из бумажника несколько двадцаток.

– Возьми, пригодятся. Заодно купи Клею чего-нибудь вкусненького. Его не мешало бы подкормить.

Элли сунула деньги в карман, и я вздохнул с облегчением. Ее желание остаться с Клеем и Солдатом снимало часть проблем.

Мы с Леттой уже выходили на улицу, когда я услышал позади шаги. Обернувшись, я увидел Элли, которая смотрела на меня. В ее глазах застыл вопрос. За все время это было первым проявлением слабости или, лучше сказать, неуверенности, которое я заметил.

Одна из особенностей моей работы заключалась в том, что мне достаточно часто приходилось иметь дело с подростками, на которых их самые близкие люди не обращали внимания. О существовании которых забыли. Я и сам когда-то довольно долго жил на острове потерянных игрушек, но за это время я кое-чему научился, кое-что узнал. Для человека хуже всего – ощущение отверженности, ненужности. С этим не сравнится ничто. Человеческой душе оно наносит очень глубокую рану, исцелить которую способна только одна вещь.

Едва открыв рот, Элли показала, что такая рана есть и в ее душе. Ее голос был тихим, неуверенным, несчастным…

– А вы… вернетесь?