Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

— Не плачь, Мария: разве ты не видела сияния вокруг лица своего сына?

— Нет у меня сына, нет у меня больше сына, — ответила мать и зарыдала. — У всех этих оборванцев есть, а у меня нет…

С плачем и причитаниями, но все же пошла и она, теперь уже в полной уверенности, что сын покинул ее навсегда. Когда Мария подбежала к нему, чтобы заключить в объятия и увести домой, тот изумленно, словно не узнавая, посмотрел на нее. А когда она сказала: «Я твоя мать», он вытянул руку, отстраняя ее от себя.

Увидав, что жена тоже присоединилась к толпе, почтенный Зеведей насупился, стиснул посох, повернулся к своему сыну Иакову и двум его товарищам, Филиппу и Нафанаилу, и, указывая на шумную мятежную толпу, сказал:

— Вот волки голодные, будь они прокляты! Нужно выть заодно с ними, а то еще подумают, что мы овцы, и сожрут нас. Пошли за ними! Но запомните: что бы ни сказал им свихнувшийся Сын Марии, мы должны освистать его — слышите? — и не позволять ему поднимать голову. Так что вперед и глядите в оба!

С этими словами он тоже стал, прихрамывая, подниматься в гору.

Тут показались и оба сына Ионы. Петр вел брата за руку, спокойно и мягко разговаривая с ним, опасаясь разгневать его, а тот оторопело смотрел на поднимавшуюся в гору толпу и на ее одетого в белое предводителя.

— Кто это? Куда они идут? — спросил Петр Иуду, в нерешительности стоявшего на дороге.

— Это Сын Марии, — мрачно ответил рыжебородый.

— А толпа, которая следует за ним?

— Бедняки, собирающие ягоды на убранных виноградниках. Увидали его, увязались следом, и вот он ведет их за собой, чтобы говорить с ними.

— Что же он им скажет? Ведь он не умеет даже солому между двумя ослами поделить.

Иуда пожал плечами.

— Посмотрим! — прорычал он и тоже стал подниматься в гору.

Две смуглые до черноты мужеподобные женщины, совсем измученные и перегревшиеся на солнце, возвращались с виноградников, держа на голове большую корзину с виноградом. Им не хотелось оставаться одним, и потому они сказали друг дружке: «Пошли, скоротаем с ними время» — и поплелись следом.

Почтенный Иона с неводом на спине тащился к своей хижине. Он проголодался и спешил, но, увидев сыновей, которые вместе с другими поднимались в гору, остановился и смотрел на все это, разинув рот и выпучив, словно рыба, глаза. Он ничего не думал, не спрашивал, умер ли кто, К женится ли кто и куда направляется все это людское скопище. Ничего не думал и только смотрел, разинув рот.

— Эй, Иона, пророк рыбий! — крикнул ему Зеведей. — Пошли, выпьем! Мария Магдалина выходит замуж, — пошли, повеселимся!

Толстые губы Ионы задрожали: он попытался было заговорить, но передумал. Вскинув плечом, Иона пристрочил невод поудобнее и, тяжело ступая, направился в сторону своей улицы. Спустя некоторое время, уже неподалеку от хижины, мысли его, претерпев многочисленные схватки, все-таки родили: «А, чтоб ты пропал, твердолобый Зеведей». Пробормотав это, Иона пнул ногой дверь и вошел внутрь.

Когда почтенный Зеведей подходил вместе со своими к вершине, Иисус уже сидел там на капители и молчал, словно ожидая их. Бедняки сидели перед ним, скрестив ноги, их женщины стояли, и все смотрели на него. Солнце уже зашло, но возвышавшаяся на севере гора Хеврон еще удерживала своей вершиной свет, не позволяя ему окончательно исчезнуть.

Сложив руки на груди, Иисус наблюдал за борьбой света и тьмы. Время от времени он медленно водил взглядом по окружавшим его сморщенным, измученным, изнуренным голодом человеческим лицам. Обращенные к нему глаза смотрели так, словно он был виновен, а они сетовали на него.

Увидав Зеведея с его спутниками, он встал и сказал:

— Добро пожаловать! Придвиньтесь ближе друг к другу: голос мой слаб, но я желаю говорить с вами.

Зеведей — он как-никак был сельским старостой — прошел вперед и воссел на камне. Справа от него были два его сына, а также Филипп и Нафанаил, слева — Петр и Андрей, позади, среди женщин, стояли почтенная Саломея и Мария, жена Иосифа, а другая Мария, Магдалина, припала к ногам Иисуса, спрятав лицо в ладонях. Чуть поодаль, под сосной, измученной и перекошенной ветрами, выжидающе стоял Иуда. Его жестокие голубые глаза метали из-за сосновой хвои стрелы в Сына Марии.

А тот, внутренне содрогаясь, старался собраться с духом. Миг, которого он столько лет боялся, наступил: Бог одолел его и насильно привел туда, куда и хотел — говорить перед людьми. Но что сказать им? С быстротой молнии пронеслись в мыслях немногие радости и многие горести жизни его, его борьба с Богом и все то, что видел он в своих одиноких странствиях — горы, цветы, птицы, пастухи, радостно несущие на плечах заблудшую овцу, рыбаки, закидывающие сети, чтобы поймать рыбу, хлебопашцы, которые сеют, жнут, веют и везут домой зерно… Небо и земля то возникали, то снова исчезали, являя его мысленному взору, все чудеса Божьи, и ни одному из них не мог отдать он предпочтения — все, все желал показать он, чтобы утешить безутешных. Божьей сказкой простерся перед ним мир, сказкой, которую рассказывала ему мать его матери, чтобы он не плакал, — сказкой, полной царевен и драконов: Бог наклоняется с неба и рассказывает ее людям.

Он раскрыл объятия, улыбнулся.

— Братья, — сказал Иисус, и его еще не окрепший голос задрожал. — Простите меня, братья, я буду говорить иносказаниями. Я простой, необразованный человек, я тоже беден и натерпелся от несправедливости, много накипело у меня на сердце, но разум бессилен поведать то и, когда я раскрываю уста, слово вопреки желанию становится сказкой: Простите меня, братья, я буду говорить иносказаниями.

— Мы слушаем, Сыне Марии! — послышались голоса.

— Мы слушаем!

Иисус снова открыл уста:

— Вышел сеятель сеять семена свои. И когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали его. Иное упало на места каменистые, где не было много земли, и засохло. Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его. Иное упало на добрую землю и пустило корень, дало колос, принесло урожай и накормило людей.

Имеющий уши да услышит, братья!

Все молчали, растерянно поглядывая друг на друга, а почтенный Зеведей, который только и ждал повода для ссоры, вскинулся:

— Не понимаю, — сказал он. — Прости меня, но я, слава Богу, имею уши и слышу, да ничего не понимаю. Что ты хочешь сказать? Не объяснишь ли подробнее?

Он едко засмеялся и важно погладил свою седую бороду.

— Уж не ты ли и есть этот сеятель?

— Я, — скромно ответил Иисус.

— Ну и наглец! — воскликнул староста, ударяя посохом о землю. — А камни да тернии да поля, которые ты засеваешь, — это мы, что ли?

— Вы, — снова тихо ответил Сын Марии. Андрей слушал, стараясь не пропустить ни слова. Он смотрел на Иисуса, и сердце его тревожно трепетало, как трепетало оно тогда, когда он впервые увидел на берегах Иордана опаленного солнцем, закутанного в шкуру дикого зверя Иоанна Крестителя. Молитвы, бдения и голод совершенно истощили его, оставив только огромные глаза — два угля пылающих — да уста, восклицающие: