Испытание верностью - Ольга Арсентьева

Коллектив же после слов завхоза оживился, радостно зашумел и задвигался.

– И молодцы, и пусть делают! – поддержала Екатерину Алексеевну старшая англичанка Ирина Львовна. – А мы можем устроить среди них конкурс на лучший костюм… и на лучшее театральное выступление… например, на английском языке!

– Разрешить, разрешить! – загомонили все. – Пусть хоть каким-то полезным делом займутся! А костюмы девочки могут на трудах сшить…

– Ну, хорошо, – сказала Мария Александровна, выслушав всех желающих выступить по данному вопросу, – раз никто не возражает, давайте разрешим. Под вашу, Анна Николаевна, персональную ответственность. – Последние слова адресовались завучу по воспитательной работе.

Вопрос был решен, но настроение у присутствующих сделалось какое-то нерабочее, легкомысленное.

– Вот бы и нам… – тихонько произнес кто-то.

Мария Александровна, кашлянув, перелистнула страничку директорского ежедневника.

– Вот бы и нам тоже… – не унимался кто-то.

– Что – тоже? – строго спросила Мария Александровна.

– А почему бы и нет? – снова взяла слово завхоз. – Что мы – хуже детей? Не сможем устроить себе праздник? Или мы с костюмами не справимся? Или сценарий не напишем? Да с нашими-то талантами… А, Ирина Львовна, золотое вы наше перо, напишете нам сценарий?

Англичанка, не готовая к лобовой атаке, захлопала было ресницами, но под давлением всеобщего энтузиазма согласилась.

– Значит, сценарий у нас, считай, есть, – начала загибать пальцы завхоз, – костюмы делаем себе сами… Можно кабинетом домоводства воспользоваться – зря мы, что ли, туда новую швейную машинку поставили! Да и материалы там кое-какие найдутся. Угощение… Ну, на него можно собрать рублей по пятьдесят, а лучше своими силами, кулинарный конкурс, к примеру, устроить.

– Э… – усомнилась Мария Александровна.

Завхоз посмотрела на нее и твердо проговорила:

– Надо, Мария Александровна. Нам тоже нужен праздник. Мы его заслужили.

– А то как-то скучно нам жилось последние полгода, – произнес кто-то, еле слышимый из-за радостных возгласов и аплодисментов.

– Ну, хорошо, – согласилась Мария Александровна, – раз никто не возражает…

– Никто! Все за! Давайте! Что мы, в самом деле, – детям можно, а нам нельзя?

– Ничего не выйдет, мужиков-то у нас нет… Что мы, друг перед дружкой костюмами трясти будем?

– Кто это сказал? – грозно спросила завхоз в наступившей внезапно тишине. – Как нет мужиков? А Степа с Андреем? А Привалов Александр наш Игнатьевич – из него ведь тоже не весь песок пока высыпался? А…

Тут завхоз замолчала, потому что список школьных мужчин закончился, а педагоги так и остались смущенными репликой предыдущего оратора.

И тут ей в голову пришла Идея.

Именно так – Идея. С большой буквы.

– Слушайте! – воскликнула она. – Слушайте! – хотя все слушали и так. – А давайте приведем своих!

– Кого – своих? – не поняли завхоза.

– Кого-кого, мужей… Ну там, знакомых, родственников, троюродных братьев… Какая разница, лишь бы мужского пола. И пусть тоже в костюмах и масках придут, чтобы интереснее было!

Некоторое время коллектив молча обдумывал Идею. Потом засветились глаза, зашелестели бумаги, кто-то зашептался и захихикал.

– А у кого совсем никаких мужиков нет? – не унимался скептик.

Мария Александровна с тревогой взглянула на завхоза.

– Или есть, но не захотят прийти?

Завхоз пожала плечами.

– Лично я, – гордо произнесла она, – приведу не только мужа, но и сыновей, и племянника. Нечего им дома киснуть. И вы постарайтесь…

– Ну, хоть будет с кем поплясать, – мечтательно вздохнул кто-то.

– Культурно пообщаться, – строго поправила Мария Александровна и встала.

* * *

На день рождения, который завхоз отмечала девятнадцатого декабря, домашние подарили ей мобильный телефон. Дорогой, самой последней модели «Sony Ericsson», и даже с цветным дисплеем.

Завхоз подарок приняла сдержанно (нечего их баловать), но в глубине души была очень довольна.

Первое время на работе, когда никто не видел, она только тем и занималась, что исследовала все возможности новой игрушки, подбирала подходящие мелодии для звонков и SMS-сообщений, картинки для дисплея и заполняла телефонную книжку.

Обнаруженная встроенная цветная игра «Тетрис» вначале показалась Екатерине Алексеевне скучной, но потом, когда владелице телефона удалось успешно выложить пару слоев, захватила ее так, что и на телефонные звонки она теперь отвечала не всегда, и на стук в предусмотрительно запертую дверь кабинета не отзывалась без крайней необходимости.

В этот раз, однако, стучали особенно долго, негромко, но настойчиво, с некоей просительной интонацией.

Потом тихо позвали завхоза по имени.

Екатерина Алексеевна, чертыхнувшись, остановила игру (чуть-чуть недотянула до пятого уровня!) и пошла открывать.

За дверью обнаружилась секретарша Манечка с мокрыми глазами и мокрым же носовым платком в руках.

– Опять он меня не пускает! – Манечка проскользнула мимо завхоза в кабинет и поскорее, пока та не передумала, уселась на стул для посетителей.

Екатерина Алексеевна посмотрела на Манечку.

Потом на зажатый в руке мобильный телефон, где истекали последние секунды дозволенной в игре паузы.

Затем снова на Манечку.

– Ну, может, теперь и не самое подходящее время, – заметила завхоз, со вздохом усаживаясь в кресло напротив, – у них вот-вот ребенок родится. Вряд ли им сейчас до гостей.

– Почему – вот-вот? – всхлипнула Манечка. – В середине января же…

– Не в середине, а в начале, – поправила ее завхоз, – календарь возьми да подсчитай.

– И на осенние каникулы он меня тоже не пустил…

Завхоз кивнула. Она была в курсе семейных проблем Манечки, как, впрочем, и вся школа.

Секретарша вышла замуж за физрука еще летом. Узнав, что Карл женился на Аделаиде, она с горя уступила физруку, а потом и вовсе переехала из своей коммуналки в его однокомнатную квартиру. И в ЗАГС с ним пошла.

В семейной жизни физрук подчинился Манечке, старался ни в чем ей не прекословить и выходки ее сына Лешки, пребывавшего в то время в подростковом негативизме и критическом отношении ко всем взрослым вообще, а к новоявленному мужу матери в частности, переносил стоически.

Но когда Манечка решила поехать в Швейцарию, он неожиданно проявил твердость и неуступчивость, сказав, что одну Манечку (в смысле, с Лешкой, но без себя) туда не отпустит.