Ночное кино - Мариша Пессл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы кто такой? – заорал я. – Что вам надо?
Он потряс головой и пожал плечами, будто не понимал, кто такой я. Может, не то такси? Оно поползло вперед, лицо мужика скользнуло в тень. Потом включился зеленый, и такси метнулось через Хьюстон-стрит, а вокруг меня, вихляя, загудели машины.
Когда такси отъезжало, на свету показалась левая рука мужика.
У него не хватало трех пальцев.
41
В «Житане» я поведал Хопперу и Норе, что произошло – что за нами почти наверняка следил Тео Кордова.
– Это все меняет, – сказал я. – Семья пронюхала – теперь исходим из того, что за каждым нашим шагом следят.
Они восприняли эту весть с сумрачным смирением. Хоппер тотчас бросил на стол смятые купюры и отчалил на зов очередной эсэмэски, а мы с Норой направились домой. Она легла спать, а я налил себе «Макаллана» и поискал в интернете «Тео Кордову».
«Гугл. Картинки» выдал мне минимум тысячу результатов – сплошные кинокадры Кордовы. Тео играл в эпизодах «Ночами все птицы черны» и «Щели в окне», однако большинство картинок – первая сцена из «Подожди меня здесь», где он полуголым выбегает на дорогу.
Чем пристальнее я вглядывался, тем сильнее убеждался, что в такси видел его – тот же длинный тонкий нос, те же бледно-карие глаза. Я поискал в своих заметках дату его рождения: больница Святого Петра в Олбени, 12 марта 1977 года – значит, сейчас ему тридцать четыре.
На «Черной доске» про Тео нашлось мало нового. В мире Кордовы сын его приходил на ум лишь запоздало и случайно. Согласно одному источнику, последние одиннадцать лет Тео жил в полной безвестности в сельском районе Индианы, работал дизайнером ландшафтов и поменял фамилию на Джонсон.
Я еще полистал «Доску», и на меня снизошло озарение. В разделе «Говори с незнакомцами» я повесил простенький пост: мол, помогите, надо найти и без лишнего шума попасть в загадочный клуб на Лонг-Айленде, название французское, «находится в бывшем СИЗО или заброшенной тюрьме».
Затем я усыпил компьютер и отправился в постель.
42
Я вымотался, но заснуть не мог. Грызло ощущение, что он по-прежнему где-то бродит, следит за мной.
Тео Кордова. Ощущение было до того острое, что я выбрался из постели, отдернул штору и выглянул в окно. Однако Перри-стрит пребывала тиха и мрачна, на ней толпились тени и ничто не шевелилось – только деревья вздрагивали от слабых заморозков. Я превращаюсь в психованного параноика прямиком из Достоевского.
Я вернулся в постель, укрылся с головой, яростно притягивая сон, пихнул подушку на прохладную сторону. Не прошло и минуты, она стала влажна и горяча. Простыня тоже обжигала – вылезла из-под матраса и сбилась в районе поясницы, словно меня душило плотоядное растение. Едва я закрывал глаза, возникало лицо Тео, полузатопленное во тьме такси, тусклые глаза, изуродованная рука прижималась к стеклу, будто хотела что-то сказать, молила меня, предостерегала, пугающая и неуловимая, как Александра в ту ночь у водохранилища.
Где-то около трех я, наверное, все-таки уснул, потому что тихий стук в дверь меня разбудил.
Я приоткрыл глаза. На часах 3:46.
– Можно? – прошептала Нора.
Не дожидаясь ответа – слава тебе господи, я надел пижамные штаны, – она прокралась в спальню. В темноте я ее почти не различал, но она, похоже, была в белой ночнушке с длинным рукавом – точно призрак, что вплыл ко мне, завис в изножье и разглядывал, прикидывая, стоит ли пугать меня и обитателей моего дома.
– Я тут подумала… – начала она и осеклась.
– Зачем ты думала в четыре утра? – спросил я, подоткнув подушки и прислонившись к изголовью. – Ты уж тогда что-нибудь хорошее придумай.
– Я про Хоппера. Я сначала не понимала… – Она уперлась пятками в перекладину кроватной рамы и натянула ночнушку на колени. – Откуда он знал про фортепианный магазин? Как он во всем городе нашел единственное место, куда она ходила? Слишком невероятно.
Не поспоришь. Редкая удача, что Хоппер отыскал человека, видевшего Александру в «Клавирхаусе». Когда что-то мнится совпадением, в девяти случаях из десяти это не оно.
– А когда я сказала, что Сандра выложила эту штуку под кроватью, он взбесился.
– Я заметил.
Она прикусила ноготь.
– Как думаешь, может, он тоже как-то виноват в том, что с ней случилось?
– Пока не уверен. Но Хоппер явно что-то скрывает.
– И по-моему, мы ему не нравимся.
– Это крупный минус. Отметим также безостановочное курение, угрюмые рожи и стрижку под малолетнего смутьяна. Воображает себя бунтарем из фильма Джона Хьюза[47].
Она хихикнула.
– Мы воспользуемся отточенным приемом из тактического учебника Макгрэта. Называется «Корлеоне». Будем держать его к себе поближе. В конце концов он раскроется. Всякий раз срабатывает.
Она заправила волосы за уши, отчего затряслась кровать, но ничего не сказала.
– Можно спросить? – рискнул я.
Во тьме она обратила ко мне молочное пятно лица.
– Терра-Эрмоса. Как тебя туда пустили жить? Наверняка же там возрастной ценз.
– А. Я нелегально. Не бросать же Илай. Она меня воспитала. Это к тому времени был худший день моей жизни – когда она упала на стоянке «Жареных кур Бонни Ли» и врачи сказали, что ее надо в дом престарелых.
– Сколько тебе лет было?
– Четырнадцать.
– А родители?
Она потеребила кружевные рукава.
– Мама умерла, когда мне было три. Сердце. Папу тогда уже на двадцать лет посадили.
– За что его?
– Почтовое мошенничество, электронное мошенничество, кража личности, кредитные карты. Он был очень усердный мошенник. Илай говорила, если б он половину той энергии, которую тратил, чтоб срезать углы, использовал, чтоб их объехать, он бы стал миллиардером.
Я кивнул. Такой контингент я знавал – расследовал немало подобных людей.
– Я поначалу проводила с Илай день, уходила, а ночью пробиралась назад. Потом меня поймали и уже собрались сдавать в опеку. Но Илай с другими престарелыми на этаже объединились и подняли крик до небес. А президент удивила всех, потому что только восстания престарелых ей и не хватало. Сказала, если буду прятаться, когда приходят инспектора проверять, могу жить там, пока не окончу школу. Какая-нибудь комната всегда была, потому что всегда кто-нибудь умирал. Когда Илай умерла от рака, я уехала, ни с кем не попрощавшись. Боялась, если сразу не уеду, останусь там навсегда.