Ночное кино - Мариша Пессл

– Друга навещаем, – ответил я.

Она приблизилась, шлепая вьетнамками по полу.

– Это кого еще?

– Александру.

– Кого?

– Ханну, – вмешалась Нора. – Он хотел сказать «Ханну».

Тут тетка застыла, явно расхотев подходить ближе. Шестой десяток, кожа пятнистая, недостает нескольких зубов, лицо смахивает на крошащуюся статую.

– И где она, эта Ханна? – осведомилась тетка. – Она мне за три недели аренду должна, так ей и передайте. У меня тут не богадельня.

Хоппер полез в карман пальто, показал ей черно-белую фотографию:

– Это она?

Снимок, видимо, из интернета, потому что прежде я этого портрета не видел. А может, из личной коллекции, со времен «Шести серебряных озер».

Тетка вглядываться не стала, только выпятила подбородок:

– Копы, что ль?

– Нет, – сказал я. – Мы друзья Ханны.

– Когда вы ее видели в последний раз? – выпалила Нора.

Тетка посмотрела недобро:

– Я с копами не толкую.

– Никакие мы не копы, – сказал Хоппер и из заднего кармана достал бумажник; едва бумажник открылся, черные теткины глазки метнулись к нему, точно мухи к какашке. – Ответьте на наши вопросы, и в обиде не останетесь.

Он протянул ей три двадцатки – она мигом выхватила, пересчитала и запихала глубоко за ворот футболки.

– Это Ханна? – повторил Хоппер, помахав фотографией.

– На вид – вылитая.

– Когда вы в последний раз ее видели? – спросил я.

– Да уж несколько недель как. Я потому и пришла. Услыхала, как вы тут шныряете, думала, она вернулась за шмотьем своим, хочет слинять по-тихому. Не в курсе, часом, когда ее высочество планирует пожаловать?

– Не особо.

Эта весть ее разгневала.

– Я б эту комнату уже пять раз пересдала! А теперь слесаря звать. Барахло ее выносить.

– А слесаря почему? – спросил я.

Она кивнула на дверь:

– У меня ключа нет. Она взяла и замок поменяла.

– Зачем?

– Да хер ее знает.

– Какая она была? – спросила Нора.

Тетка скривилась:

– Как герцогиня какая. То одно ей подавай, то другое, прям королева английская. Свет ей в ванной почини, потому как слишком, видишь ли, темно, холодный кран, горячий кран. У нас тут что – «Марриотт»?

– Не знаете, что она в Нью-Йорке делала? – спросила Нора.

Тетка сощурилась, будто ее походя оскорбили:

– Мне платят за время, а чем в комнатах занимаются – меня не волнует. Она мне, правда, разок сделала доброе дело. Мне сбегать надо было кой-куда, а она с племяшей моим пару часиков посидела. Вот за это ей спасибо. Но потом она берет и меняет замки, сбегает, аренду не платит. У меня бизнес тут. А не благотворительность. – Она в негодовании уставилась на дверь. – И еще слесарю платить.

– Сколько она тут прожила? – спросил я.

– С месяц. Но я ее которую неделю не вижу.

– А как она о вас узнала?

– По объявлению. Я у Порта флаеры расклеила.

– А сколько стоит взломать? – спросил Хоппер, проведя рукой по двери. – И мы вам оплатим все, что Ханна должна.

– Э… ну, не знаю – сто пятьдесят. И плюс за ущерб двери.

– Вот вам три сотни.

Хоппер сунул ей пачку купюр, которые она молниеносно цапнула. Затем сходил в конец коридора, к двери с захватанным стеклом – видимо, общей ванной, – выдрал из стены огнетушитель, вернулся и со всей дури саданул им по замку.

Пять ударов один за другим брызнули щепой; затем, ненапряжно и непринужденно, из чего следовало, что он делает это не впервые, Хоппер отбросил огнетушитель, отошел и вмазал по двери с ноги. Дверь распахнулась, грохнула об стену и опять закрылась, оставив щелочку на дюйм.

На миг все застыли. Хоппер подтолкнул дверь.

Внутри стояла кромешная темнота – свет из коридора едва освещал шероховатый бетонный пол и лупящуюся краску на голубых стенах.

И отчетливо чем-то воняло – что-то сгнило.

Я хотел было спросить у домовладелицы, когда она в последний раз сюда заглядывала, но та уже пятилась.

– Мне вниз надо, – пробормотала она, развернулась и зашлепала вьетнамками прочь. – Схожу гляну, как там племяша. – Она выскочила на лестницу и загрохотала вниз.

– Боится чего-то, – заметил я.

– Еще бы. Запах-то какой, – прошептала Нора.

35

Хоппер шагнул внутрь. Я вошел следом, ведя руками по стене, нашаривая выключатель.

– Мля. – Хоппер закашлялся. – Ну и вонь.

Раздался душераздирающий скрип, – кажется, Хоппер споткнулся об металлический складной стул, – а затем свет внезапно нащупал лампу и тускло озарил комнату.

Тесная, скудно обставленная; потертый бурый ковер, драная штора на окне, продавленная железная койка в углу. Простыни отброшены, зеленое одеяло свесилось на пол – а в подушке отчетливая вмятина, словно Александра встала только что, буквально минуту назад. Вся эта убогая конура намекала на ее недавнее присутствие – едва ушла, в затхлом воздухе еще чувствуется ее дыхание.

Отвратительную вонь канализации пополам с гарью источали как будто сами стены. На потолке над окном растеклось бурое пятно, точно кого-то зарезали на крыше и бросили тихо истекать кровью по балкам. На полу валялись пластиковые обертки и липко расплылось пятно темной газировки.

– Деволль говорил, Сандра из «Брайарвуда» уехала в пижаме? – спросил Хоппер.

– Ну да, – сказал я.

– Вот и пижама.

И впрямь – белые хлопковые рубаха и штаны на веревочке грудой валялись на простынях.

Прикасаться к ним Хопперу, видимо, не захотелось. Я подобрал штаны, с удивлением отметив, что внутри на поясе отпечатано «А. Кордова МХ-314», номер ее палаты, но мало того – штаны до сих пор держали очертания ее тела. Как и рубаха, скроенная угловато, под хирургическую униформу: левый рукав по-прежнему скручен на локте.

Я бросил пижаму на постель, открыл узкий гардероб. Внутри пусто – лишь четыре проволочные вешалки на деревянной штанге.

– Там что-то есть, – сообщил Хоппер, заглянув под койку.

Мы подхватили ее, перенесли в центр комнаты и в немом замешательстве уставились на то, что открылось глазам.

Сказать нам было нечего.

36

Первым делом я решил, что это мишень. Найдя такое под кроватью у себя, подумал бы, наверное, что это весточка от старухи с косой лично – уведомление о том, что на днях она за мной зайдет, – или что мои враги желают напугать меня до инфаркта.