Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

перешли в соседний зал. Худосочный субъект с дубинкой в руках, облаченный в белый халат, бегло осматривал их, и одни – тщедушные, с увечьями – направлялись к левой двери, а те, кто покрепче, – к правой. Рябов оказался в числе тех, кого отправили направо, и по узкому тамбуру проследовал в следующее помещение, где был вещевой склад. На полках, уходивших под потолок, лежали комплекты рабочей одежды. Робы были разложены по размерам, на спине курток выделялся оранжевый круг – мишень для часового. Нижние полки занимала обувь – грубые ботинки.

На этом продуманный с немецкой тщательностью конвейер не остановился: понес Рябова и других узников, уже одетых, на второй этаж, к кабинету № 8. Там выстроилась очередь, в которой звучала русская, украинская, белорусская и польская речь. Всех мучил один и тот же вопрос: с чем им придется столкнуться за этой безликой дверью? Спросить у тех, кто выходил, не было возможности – дубинка надзирателя тут же обрушивалась на любопытствующих.

Подошла очередь Рябова. Он вошел в кабинет. Обстановка в нем немало озадачила. Помимо обязательного парадного портрета Гитлера, все свободное пространство на стенах занимали чертежи различных механизмов. Полки двух больших шкафов были завалены документацией. Хозяин кабинета сидел за двухтумбовым столом и внешне мало походил на цербера – в нем не было ни злобы, ни холодного презрения.

«Инженер», как мысленно окрестил его Рябов, был одет в гражданский костюм, на рукаве пиджака не было повязки с кроваво-красной свастикой. Большие очки в роговой оправе придавали ему интеллигентный вид. На его принадлежность к инженерно-техническому составу лагеря указывали остро отточенные карандаши, торчавшие из кармашка на пиджаке.

Мужчина поправил очки и, пробежавшись внимательным взглядом по Ивану, кивнув на стул перед собой, потом обратился к лежащей перед ним папке и зашелестел листами.

Рябов присмотрелся и увидел собственную фотографию – это было дело, заведенное на него в лагере для военнопленных еще под Проскуровым.

Мужчина снова посмотрел на Рябова – в его глазах угадывался живой интересе – и на отменном русском спросил:

– Так, значит, ты учился в артиллерийской школе?

«Выходит, ты из русских, – подумал Рябов и в душе чертыхнулся: – Да какой он, к черту, русский! Шкура продажная!»

– Ты – артиллерист и прошел полный курс обучения? – снова прозвучал вопрос.

«Нет, не из наших… Есть слабый, легкий акцент. Немец? А может, из бывших, из тех, кто драпанул после революции? Да, собственно, какая разница. Хрен редьки не слаще», – заключил Иван и подтвердил:

– Да, артиллерист! Прошел полный курс обучения во Втором Ленинградском военном артиллерийском училище.

– Какие типы артиллерийских тягачей изучал? – спросил «Инженер».

«Тягачи? Да на хрена они тебе сдались?» – не мог понять Рябов и, решив, что военной тайны не разглашает, принялся перечислять:

– Быстроходный бронированный гусеничный тягач «Комсомолец», легкобронированные гусеничные тягачи «Коминтерн» и «Ворошиловец». Последний предназначался для транспортировки орудий большой и особо большой мощности. Так же был тягач «Коммунар», но он…

– Достаточно! – остановил «Инженер» и уточнил: – Что за двигатель стоял на «Комсомольце»? В каких диапазонах работал и какое максимальное тяговое усилие развивал?

«Проверять меня вздумал? Ну, проверяй, проверяй! Не на того напал!» – расценил его вопросы Рябов и ответил:

– На «Комсомольце» стоял двигатель от ГАЗ-М с четырехступенчатой коробкой передач. За счет установки демультипликатора от ГАЗ-ААА обеспечивался как тяговый, так и транспортный диапазоны. Максимальное тяговое усилие на крюке составляло три тысячи килограмм-сил.

– А что ты можешь сказать о ходовой части?

– Главная передача, бортовые фрикционы с тормозами, бортовые передачи с ведущими звездочками, а также мелкозвенчатая гусеница, опорные и поддерживающие обрезиненные катки были взяты от малого плавающего танка Т-тридцать восемь.

– Гут! Какие неисправности чаще всего возникали на двигателе?

– Из-за больших перегрузок выходили из строя шатунные подшипники, были пробои прокладки под головкой, имели место течи через сальники.

– А на ходовой части?

– При крене свыше тридцати градусов бывали случаи, когда спадали гусеницы с короткими перьями траков.

– Гут! Очень хорошо! – не скрывал своего удовлетворения «Инженер». Похоже, разговор вызывал у него все больший интерес, и он продолжил: – Какие немецкие артиллерийские тягачи тебе известны?

– Полугусеничный тягач Sd.Kfz 6… Он предназначался для транспортировки легких полевых гаубиц на сто пять миллиметров, а полугусеничный тягач Sd.Kfz.7 – для транспортировки стапятидесятимиллиметровых тяжелых полевых гаубиц. Также…

– Достаточно! – перебил «Инженер» и следующим вопросом поставил Рябова в тупик: – Под землей тебе приходилось бывать?

«Под землей? Что он имеет в виду? И при чем тут тягачи? – пытался понять Рябов, и тут его осенило: – Это же твой шанс, Иван! Шанс остаться живым и вырваться на свободу!»

Судя по вопросам, «Инженер» занимался подбором тех, кто мог быть использован на работах, требующих определенной квалификации. Инженерные навыки, приобретенные Рябовым в военном училище, позволяли избежать печальной участи – сгинуть в забое с кайлом в руках. Замаячила надежда не только сохранить жизнь, но и получить значительную свободу передвижения, а может быть, и шанс вырваться за колючую проволоку.

Рябов встретился взглядом с «Инженером». Тот с интересом смотрел на бойкого русского.

– Господин… – Рябов задумался, как обратиться к немцу или кто он там.

«Инженер» предложил:

– Называй меня Курт.

– Спасибо! Извините, господин Курт, я, может быть, вас неправильно понял… – Здесь Рябову пришла дерзкая мысль. – Но под землю мне не с руки. Хотелось бы еще пожить на грешной земле.

– Что? – «Инженер» с недоумением уставился на него, но через мгновение громко, от души расхохотался. Смеялись даже веснушки, обильно усыпавшие щеки, и Рябов подумал, что этот «Инженер» был первым немцем, к которому за многие месяцы плена он не испытывал ненависти.

Осмелев, Иван заметил:

– Господин Курт, я не коммунист и надеюсь, что для меня у вас найдется более подходящее место, чем в преисподней.

«Инженер» хмыкнул и, повертев карандаш в руках, с многозначительным видом сказал:

– Не знаю, как в преисподней, а здесь, на грешной земле, все зависит от меня!

– Господин Курт, я вас не подведу! Полагаю, что мои инженерные знания вам пригодятся.

– Тебе приходилось бывать на шахтах? – уклонился от ответа «Инженер».

– Нет, разве что в московском метро.

– О! Московское метро! Гут! – «Инженер» поднял вверх большой палец, и его голос потеплел. – Ваше метро не только уникальное инженерное сооружение, но и настоящий шедевр искусства. Одна только станция «Маяковская» чего стоит!

– А «Площадь Свердлова»! – Стараясь направить разговор в нужное ему русло, Иван поинтересовался: – А вы что, жили в Москве?

– Нет. Бывал проездом, когда занимался поставками и монтажом оборудования на шахте «Кочегарка» в Донбассе. Интересная была работа!

– А чем интересная?

– С вами, русскими, не соскучишься! – обронил «Инженер» и перешел на деловой тон: – Вот что, Александр… – Впервые