Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов - Стивен Рансимен

Рассвет так и не наступил. Византия как древняя вселенская империя исчезла навсегда.

Легко сказать, что в масштабе всей истории человечества 1453 год мало что значит. Византийская империя и так была обречена. Урезанная, малонаселенная, обедневшая, она не могла не погибнуть сразу же, как только турки собрались бы нанести ей смертельный удар. Теория, что византийские ученые нахлынули в Италию из-за падения их столицы, несостоятельна. Уже долее поколения Италия принимала у себя византийских профессоров, а из двух великих фигур греческой мысли, которые были еще живы в 1453 году, один – Виссарион – уже находился в Италии, а другой – Геннадий – остался в Константинополе. Если торговле в итальянских морских портах суждено было зачахнуть, это случилось скорее из-за открытия океанских путей, а не из-за турецкого господства над проливами. Генуя, правда, после 1453 года быстро пришла в упадок, но главным образом из-за своего шаткого положения в Италии. Венеция еще много лет вела активную торговлю в Леванте. Если русские выступили поборниками православия, а Москва возвысилась как Третий Рим, то и это была уже не революционная идея. Русская мысль еще прежде двигалась к этому, когда русские войска выпроваживали татарских нехристей назад в степи, а Константинополь все глубже погружался в нищету и заключал нечестивые сделки с Западом. Все эти семена уже были посеяны. А падение Константинополя всего лишь ускорило жатву. Если бы султан Мехмед был не так целеустремлен или Халил-паша – более убедителен, или если бы венецианская армада вышла в море на две недели раньше, или если бы в последний критический момент Джустиниани не ранили у стены, а потайную дверь в Керкопорте не оставили раскрытой, в конечном счете это мало что изменило бы. Возможно, Византия просуществовала бы еще десять лет, и наступление турок в Европу было бы отсрочено. Но Западу эта передышка не принесла бы никакой пользы. Напротив, Запад счел бы сохранение Константинополя знаком того, что опасность в конце концов оказалась не такой уж грозной. Он с облегчением бы вернулся к собственным делам, и через несколько лет турки повторили бы свое наступление.

И тем не менее дата 29 мая 1453 года стала поворотным пунктом в истории. Она знаменует конец старой истории, истории византийской цивилизации. В течение одиннадцати веков над Босфором возвышался город, где высоко ценили разум, где изучали и сохраняли науку и труды античного прошлого. Если бы не византийские комментаторы и переписчики, мы бы сейчас мало что знали о литературе Древней Греции. Кроме того, правители этого города много столетий вдохновляли и поощряли школу искусства, не имеющую прецедентов в человеческой истории, искусства, возникшего из вечно переменчивой смеси холодного и рассудочного греческого понятия соразмерности и глубокого религиозного чувства, которое видело в произведениях искусства воплощение Божества, которое освящало материю. Это был великий многонациональный город, где вместе с товарным обменом происходил и свободный обмен идеями, где граждане видели себя не этнической общностью, а наследниками Греции и Рима, очищенных христианской верой. И всему этому пришел конец. Новые господа не поощряли учености среди своих христианских подданных. Без опеки свободного правительства византийское искусство стало хиреть. Новый Константинополь был великолепным городом, богатым, людным и космополитичным, полным красивых зданий. Но вся его красота выражала светское, имперское могущество султанов, а не царство христианского Бога на земле, и его жители были разделены согласно своей вере. Константинополь возродился, чтобы на многие века стать путеводной звездой для паломников, но это уже был Стамбул, а не Византий.

Неужели же в таком случае византийцы ничего не добились своею доблестью в его последние дни? Она произвела впечатление на султана, как о том свидетельствует его жестокость после захвата города. Он не хотел идти на риск с греками. Его всегда восхищала греческая наука, а теперь он убедился, что и героический дух Греции не совсем исчез. Вполне может быть, что, когда султан успокоился, это восхищение подвигло его к более справедливому отношению к греческим подданным. Условия, на которых он вернул патриарха Геннадия, позволили воссоединить греческую церковь и большую часть греческого народа под единым автономным правительством. Будущее для греков будет нелегким. Им обещали мир, справедливость и возможности для обогащения. Но они стали гражданами второго сорта. Неволя неизбежно приносит с собой деморализацию, и греки тоже не смогли избежать ее влияния. Более того, они в полной мере зависели от расположения своего повелителя. При жизни победоносного султана их участь была не так плоха. Но потом явились султаны, никогда не знавшие византийской цивилизации, которые гордились своим положением мусульманских властителей, халифов и предводителей правоверных. И вскоре грандиозное здание османской администрации начало ветшать. Грекам пришлось отвечать на коррупцию обманом, на несправедливость – вероломством, а на интриги – заговорами. История греков под турецкой пятой непоучительна и печальна. Однако, несмотря на все недостатки и слабости, церковь уцелела, а пока жива церковь, греческий дух не умрет.

Западная Европа с унаследованной памятью о зависти к византийской цивилизации, с ее духовными наставниками, которые осуждали православных как нечестивых раскольников, с непреходящим чувством вины из-за того, что в конце концов она бросила Константинополь на произвол судьбы, постаралась забыть о Византии. Она не могла забыть о том, чем обязана грекам, но признавала свой долг только перед античным прошлым. Эллинофилы, которые приняли участие в войне за независимость Греции, рассуждали о Фемистокле и Перикле, но никогда о Константине. Многие греческие интеллектуалы последовали их примеру, сбитые с верного пути злым гением Кораиса[108], ученика Вольтера и Гиббона, для коего Византия была уродливым фарсом суеверия, на который лучше не обращать внимания. Так и случилось, что война за независимость привела не к освобождению всего греческого народа, а лишь к созданию маленького греческого королевства. В деревнях лучше понимали, что к чему. Там еще помнили скорбные песни на весть о гибели города, наказанного за сребролюбие, гордыню и вероотступничество, но до конца ведущего героический бой. Там еще помнили тот страшный вторник – дурной день для любого настоящего грека; но они воспаряли духом и зажигались отвагой, говоря о том, как последний христианский император стоял в проломленной стене, брошенный западными союзниками, сдерживая неверных, пока те не одолели его всей ордой, и он погиб вместе с империей, свившейся вокруг погребальным саваном.

Историку, который изучает падение Константинополя, повезло – он располагает значительным количеством отчетов о трагедии, рассказанных ее современниками, одни – труды профессиональных историков, другие – дневники и торопливо составленные доклады участников осады. Весьма примечательно, что они последовательно подтверждают друг друга, конечно принимая во внимание подданство и вероисповедание автора. Ниже я привожу краткий перечень наиболее важных сочинений.