Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов - Стивен Рансимен

На двух внуках Фомы – Мехмед-паше в Константинополе и беспечном Константине в Риме – и закончилась императорская династия Палеологов[105]. Младшая ветвь, берущая начало от Андроника II, которая правила в Монферрате с первой половины XIV века, прервалась по мужской линии в 1536 году, и ее владения по женской линии перешли по наследству к маркизам Мантуанским. Дочь деспота Феодора, Елена Палеологина, королева Кипра, окончила свои дни еще в 1458 году, а ее единственный ребенок, изгнанная и бездетная королева Шарлотта, – в Риме в 1487 году[106]. Единственные ныне здравствующие потомки императора Мануила Палеолога проживают в Южной Италии, в семьях, которые происходят от Гьона Кастриоти, сына Скандербега.

Участь императорской династии Трапезунда оказалась еще трагичнее. Император Давид два года пользовался щедрым пенсионом. Но в 1463 году его вероломный друг Георгий Амируцис сообщил турецким властям, что бывший император получил письмо от племянницы, жены Узун-Хасана, в котором она звала в гости брата Алексея или кого-то из сыновей Давида. Султан решил увидеть в этом измену. 26 марта 1463 года в Адрианополе Давида бросили в тюрьму, и 1 ноября его самого, шестерых из семи его сыновей и племянника Алексея казнили в Константинополе. Хоронить их трупы запретили; и, когда императрица Елена собственными руками выкопала для них могилы и положила их туда, ее приговорили к штрафу в размере пятнадцати тысяч дукатов, которые она должна была выплатить в трехдневный срок под страхом смертной казни. Преданные друзья и слуги собрали деньги; но Елена удалилась от мира, чтобы провести недолгие оставшиеся годы жизни во вретище, в крытой соломой лачуге. Ее младший сын Георгий с трех лет от роду воспитывался мусульманином. Позднее ему разрешили навестить Узун-пашу, откуда он бежал к сестре в Грузию. Он вновь обратился в христианство и женился на грузинской царевне, от которой, видимо, имел потомков, но дальнейшая история семейства неизвестна. Другую его сестру, Анну, забрали в гарем султана, а позднее, но лишь на время, отдали Заганос-паше, правителю Македонии. Ее тоже насильно обратили в ислам, но потом она смогла перебраться в местность возле родного Трапезунда. Она основала селение, которое назвали Киранна в ее честь, и пожаловала ему церковь. Вдовая Мария Гаттилузи тихо жила в императорском гареме, а ее сын, тоже Алексей, и дальше пользовался милостью султана. Как он закончил свои дни, неизвестно. По преданию, ему пожаловали земли за стенами Перы, и там его звали «Сыном бея». Именно ему обязан своим названием современный район Бейоглу.

Мало что известно о судьбе министров императора Константина, переживших гибель империи, как и об их родственниках. Если они обрели свободу, то довольствовались жизнью в безвестности. Как только восстановился порядок, султан охотно отпускал пленников на волю. Получив откровенно угодническое письмо от ученого Филельфо, он освободил тещу того Манфредину Дориа, вдову Иоанна Хрисолора, и отправил ее в Италию к зятю, с которым, по слухам, она в прошлом поддерживала скандальную связь. Верный секретарь и друг Константина Сфрандзи сумел через несколько лет выкупить и себя, и свою жену. Они вернулись на Керкиру, где он и дальше интересовался судьбой соотечественников и все так же преданно любил родню своего господина. Он отправился на Лефкаду по приглашению дочери Фомы, вдовы сербского правителя, и навестил ее зятя Леонардо Токко, чья сестра была первой женой императора, а в 1466 году съездил в Рим на свадьбу принцессы Зои и ее супруга из семейства Караччоло. Вскоре после этого они с женой удалились от мира. В монастыре он закончил работу над мемуарами и в конце изложил свое исповедание веры. В нем, несмотря на дружеские отношения со сторонниками церковной унии, он так не смог заставить себя признать догмат об исхождении Святого Духа и от Отца, и от Сына. Его исторические записки доходят до 1477 года. Видимо, он умер в 1478 году.

Часть беженцев поселилась в Венеции и примкнула к дочери старого недруга Сфрандзи, Луки Нотары. Анна Нотара прожила там много лет, отдавая все свои деньги на освобождение соотечественников.

Два греческих кардинала так и жили в Италии. В 1459 году после смерти Григория Маммы папа, вопреки всем традициям византийской церкви, сделал Исидора патриархом Константинопольским. Он умер в 1463 году, и его пустой титул унаследовал Виссарион[107]. Виссарион дожил до 1472 года, тратя свои доходы на создание великолепной библиотеки греческих трудов, которую он завещал городу Венеции, а также оказывал помощь греческим беженцам. Архиепископ Леонард вернулся к себе в епархию на Лесбос и находился там, когда турки завоевали остров в 1462 году. Он снова побывал в Константинополе, но в этот раз пленником. Вскоре его выкупили, и он отправился в Италию, где и скончался в 1482 году.

Георгий Амируцис, который вскоре после падения Константинополя написал Виссариону умоляющее письмо с просьбой прислать денег на выкуп его младшего сына Василия, сумел заслужить милость турок своими интригами в Трапезунде. Его родич Махмуд-паша оставался ему верным другом и обратил на него внимание султана; и когда его старший сын Александр принял ислам, его положение улучшилось. Султана Мехмеда впечатлила его эрудиция, и он поручил Амируцису подготовить современное издание «Географии» Птолемея, которую Александр, тогда уже прекрасно владевший арабским языком, снабдил арабскими именами, а затем и полным переводом на арабский. Позже, в 1463 году, Георгий увлекся вдовой последнего герцога Афинского, которая жила на пособие в Константинополе, и хотел жениться на ней, хотя у него была еще жива жена. Патриарх Дионисий отказался одобрить двоеженство. Поэтому Георгий интригами добился низложения патриарха, а сам сделался мусульманином. Несколько недель спустя он скоропостижно умер, играя в кости. Так Господь совершил над ним свой суд.

Единственный из ученых, чей свет озарял последние годы византийской свободы, Георгий Схоларий Гемист был призван сыграть созидательную роль в устройстве нового мира, чтобы сплотить церковь своего народа и дать ему правительство, которое бы в окружающем мраке поддерживало огонек прежних имперских традиций, пока не забрезжит рассвет и Византия, словно Феникс, не возродится вновь.