Люби себя, как я тебя - Юлия Добровольская

На стекле в прозрачной глубокой миске плавали головки чайных роз в обрамлении листьев.

— А вы эстет, Лев, — сказала Анна.

— Приятно слышать это из ваших уст. Легкий ужин?

— Только если очень легкий.

Лев усадил Анну в низкое удобное кресло, поставил два бокала, тарелку с сыром и оливками и бутылку французского красного вина, включил замысловатый светильник над столом и сел напротив.

Через несколько секунд комната наполнилась едва слышным мелодичным перезвоном — это под действием тепла в светильнике пришли в движение какие-то штуковины, которые ударяли по тоненьким трубочкам разной длины.

Они сидели молча, попивая прохладное вино. В воздухе висело нечто, напоминающее последний телефонный разговор. Анна хотела спросить Льва, что же произошло, но не знала, как сформулировать свои смутные догадки и необоснованные сомнения.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — Лев опередил ее.

— А ты меня чувствуешь… Только я не знаю как…

— Тогда можно я? — Он отпил из бокала. — Чтобы между нами было все ясно, я должен сказать тебе три вещи.

— Целых три!

— Да… и одна важнее другой.

— Я вся внимание.

— Подожди, так сразу… я волнуюсь. — Голос выдавал Льва больше, чем само признание. Он разглядывал бокал на просвет, потом допил, поставил его и заговорил: — Первое. О себе. Я был женат, у меня есть дочь, ей восемнадцать, она живет со своей матерью в Канаде… Историю рассказывать?

— Пожалуйста, рассказывай все, что сочтешь нужным.

— Тогда коротко. Лет десять назад у жены обнаружились родственники… там. Стали звать к себе. Она хотела эмигрировать. У меня желания не было. Пару лет мы препирались на эту тему и решили, что она съездит на разведку, а там посмотрим. Они с дочкой уехали и не вернулись. Она развелась со мной «по переписке» и вышла замуж. Я любил ее… Тосковал страшно по ней, по дочке. Года три ждал, надеялся… Потом прошло. — Он поднял взгляд. — Это первое. Теперь — третье, и самое главное.

Лев встал, подошел к Анне и присел на корточки рядом с ее креслом. Взял в руки ее ладони и сказал, глядя в них, как в книгу:

— Я люблю тебя. Я никому никогда этого не говорил, кроме… кроме той, которую любил. Поверь… — Он вскинул на Анну глаза, готовый объяснять и доказывать серьезность своего заявления, если она в нем усомнится.

Но Анна не сомневалась.

— Я не умею жить двойной жизнью… Я не умею играть с чувствами… Одним словом, я предлагаю тебе стать моей женой.

— Я согласна, — тихо сказала она. — Я согласна быть твоей женой.

Лев положил лицо в ее ладони и долго молчал. Потом посмотрел на Анну. Его глаза были похожи на две горячие влажные виноградины.

— Ты не передумаешь до завтра?

— Можешь считать, что это произошло еще вчера.

Лев кружил Анну, крепко прижав к себе.

Когда оба успокоились, Анна спросила:

— А номер два?

— Теперь это не имеет значения… но я скажу, раз обещал. Только не сегодня, ладно?

— Ладно.

* * *

Утром он отвез Анну домой.

— Я позвоню, — сказал он и поцеловал ее.

Анна заглянула в Ленкину комнату. Та спала сном младенца.

Анна тоже решила поспать — в глазах были разноцветные круги от бессонной ночи.

Она плюхнулась на постель и сладко потянулась.

Лежащая на полу трубка тихо заверещала.

Это был Лев:

— А теперь — номер два. Ты готова?

— Готова.

— Пойди в прихожую.

Анна встала и отправилась в недоумении туда, куда было велено.

— Я на месте, — сказала она.

— Теперь — внимание. Под зеркалом лежит пакет, распечатай его. А я тебя целую. До связи. — И он отключился.

Анна надорвала пакет. В нем была папка. На папке надпись «Домбровский Лев Сергеевич» и номер телефона. Тот же, что висел на зеркале.

Из папки выскользнуло несколько чистых листов бумаги. Они рассыпались по темному блестящему паркету и были похожи на льдины, уносимые весенним паводком.

Из комнаты вышла заспанная Ленка.

— Ой, что это? — удивленно спросила она Анну.

В. К.

Изумрудные глаза,

Кучерявый сноп соломы,

Голос бархатный с истомой,

Как уставшая гроза.

Виноградные глаза,

Тело — гибкая лоза,

Глубоко в глазах зеленых

Колобродит хмель-гроза.

В ИЗУМрудные глаза

ИЗУМленный взгляд —

ИЗУМительно хмельные,

Словно теплый виноград.

Когда глаза его печальны,

Они похожи на замерзший пруд,

На инеем покрытый изумруд,

На виноград в снегу нечаянном…

(в вечерней толпе)

Над суетой спрессованных спешкою минут

Два зеленых облачка медленно плывут.

В глазах зеленых буйная гроза,

И ветер в кудри бьет, как в паруса.

Твои глаза в мои глаза вольются,

И руки вкруг меня лозою виноградной обовьются,

И медом я наполнюсь, словно улей

В зените лета, в бархатном июле…

Твои глаза — как два распахнутых окна в зеленый день,

Где трав подкошенных медвяная волна и стога сень,

Где связь времен тонка, как паутины нить, и запах гроз,

Где можем вместе мы с тобою быть, а можем врозь…

Рондо

Упрямого рта

с изломом черта —

росчерк шального пера;

улыбка — струна,

усмешка — волна,

забавна его игра.

Улыбки струну

чуть натяну —