Люби себя, как я тебя - Юлия Добровольская

Она откинула голову, снова сдаваясь ему, себе и тому, что решительно овладевало ими — что можно теперь только продолжить или прервать, но нельзя сделать вид, что этого не существует.

Она возвращалась из небытия. Чей-то голос все повторял, что так не бывает, так не бывает… А другой говорил: бывает, бывает… и будет еще, будет… будет…

Чьи-то губы лепили ее лицо. Чьи-то руки обтягивали упругой кожей потерявшее границы тело, а под ней — под живой отзывчивой кожей — горячими волнами растекался густой тяжелый мед, пульсируя в висках, в гортани, в кончиках пальцев…

С усилием подняв веки, она посмотрела ему в глаза. В них был уже не «огнь», а свет — ясный и тихий.

Она потянулась губами к его губам. Они долго целовались, а потом лежали, прижавшись друг к другу. Без слов, без мыслей… почти без мыслей.

Это грех? — думала она.

Она знала, что грех, только не понимала — почему? Ведь им обоим так хорошо. Ведь каждому из них это было так нужно — да, и ей, и ему это было просто необходимо. Почему же тогда это — грех?..

Потом, решила она, все потом…

— Между прочим, я Лев, — сказал он.

— Не слишком ли много совпадений? Я тоже Лев.

Он засмеялся.

— Нет, в этом смысле я Скорпион… и Тигр. А Лев — это мое имя.

Она растерянно посмотрела на него.

— А я… я Анна.

Лев улыбнулся:

— Приятно было познакомиться.

Они с хохотом катались по песку, одежде и не могли остановиться.

«Приятно… было… познакомиться!» — повторяла она, и снова оба принимались смеяться, пока не затихли в полном изнеможении.

Стоя в воде, они смывали друг с друга песок и траву.

Что теперь? — думала она и гнала от себя этот назойливый вопрос. Ей хотелось, чтобы время остановилось. Навсегда. Здесь.

Увещевания вроде «знала, на что шла» и «как же насчет будь что будет?» помогали плохо.

Заметив неладное, Лев повернул Анну лицом к себе.

— Ау-у? — Он дождался, когда она поднимет голову. — Что-то не так?

— Все так. — Она кисло улыбнулась. — Я есть хочу.

— Тогда едем?

— Едем.

Но вместо этого они обнялись.

Через некоторое время Лев сказал:

— А не перейти ли нам на «ты»? Предлагаю выпить на брудершафт.

Анна рассмеялась:

— Какой вы старомодный… Мне это нравится.

Он поднял бутылки. Они чокнулись горлышками, переплели руки и сделали по глотку. Поцеловались раз, другой. Третий поцелуй грозил затянуться надолго…

Анна вырвалась со смехом:

— Я сейчас умру от голода! — Но вдруг осеклась и произнесла шепотом: — Чш-ш-ш… Слышите?..

— Что?.. Нет.

— Ну же!

Раскатисто квакнула лягушка где-то очень близко. Ей ответила другая.

— Слышишь?

— Н-нет… Что я должен услышать?

— Лягушки!

Две ближние снова коротко переквакнулись. Издали отозвалась еще одна. Еще… потом еще.

Они стояли замерев и слушали нарастающую лавину лягушачьей какофонии. Трудно было представить, сколько ртов издают эти раскатистые звуки. Как же терпеливо они ждали первого сигнала, что теперь, словно с цепи сорвавшись, пытаются перекричать друг друга.

— Солнце село, однако, — сказал Лев.

— Думаете?

— Так говорят…

Они вышли к машине. Та была похожа на готового к взлету жука: оба капота и дверцы были распахнуты настежь.

Лев взял Анну за руку, подвел к багажнику и вложил ее ладонь под крышку какого-то короба.

— Ой! — сказала Анна. — Холодильник… А там, случайно, не завалялось ма-аленького кусочка сыра? — Она выразительно сглотнула.

— Увы. — Лев провел ладонью по ее щеке.

А ее снова посетило чувство, что все это уже было. И снова внутри тупо заныло.

Они выбрались из леса. Смеркалось, но жара не спадала.

Густая синева с первыми робкими звездами настойчиво теснила остатки подсвеченной оранжевым лазури за лес, за дорогу, за горизонт.

Лев потянулся к кнопке приемника, но остановился и посмотрел на Анну вопросительно:

— М-м-м?

— Угу, — кивнула она.

«Сэйл эвэй…» — запел Ричи Блэкмор… или Ковердэйл? Как давно это было, я уже не помню. А вслух сказала:

— Когда-то давно у меня в крови обнаружили вместо красных кровяных телец темно-пурпурные.

Лев засмеялся:

— Не может быть! У меня тоже.

Он взял Аннину ладонь, крепко прижал к своим губам и положил себе на колено. Он поигрывал ее пальцами, которые казались детскими в его большой руке. Его губы были плотно сжаты, а глаза искрились в тусклом зеленоватом свете приборов.

«Что он думает обо мне: искательница приключений? чья-то шаловливая жена?..» Нет, почему-то ей казалось, что он не может так думать.

Она гнала мысли о том, кто он и что будет завтра, а в голове неожиданно строчка за строчкой родилось:

Твои глаза — как два распахнутых окна в зеленый день,

где трав подкошенных медвяная волна и стога сень,

где связь времен тонка, как паутины нить, и запах гроз,

где можем вместе мы с тобою быть, а можем — врозь…

Я не хочу врозь! не хочу врозь… Но тут же опомнилась: стихи! У нее только что родились стихи! Не может быть!..

— Так где мы обедаем? — Лев глянул на Анну.

— Главный проспект, сорок шесть, — сказала она.

— Что у нас там? Пятьдесят два — концертный зал. Сорок шесть… Жилые дома, гастроном… В гастрономе бар… Нет! Никаких баров! Ресторан, только ресторан. — Он снова посмотрел на Анну.

— В доме сорок шесть по Главному проспекту, — начала она усталым голосом, — на четвертом этаже стоит стол, накрытый на три персоны. Если вас не устроит меню, я сдаюсь, и мы идем, куда прикажете.

— М-м-м… Меню мне нравится уже тем, что оно есть… Наш брат холостяк — народ непривередливый… Только одно ма-аленькое условие, угу? — Он снова поцеловал ладонь Анны. — К вашему столу мы сделаем небольшое приношение от нашего стола. Идет?

— Идет.

Настроение резко поднялось, надо было это как-то скрыть.

Зачем?! — спохватилась она. Не лучше ли ответить признанием на признание?..

После, решила Анна, чего спешить? И тут же почувствовала укол совести, но справилась с ним.