Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут - Марина Крамер

Алена смутилась:

– Гриш… ну при чем тут…

– При всем! При всем, родная. Ты решила наши проблемы, вычислила Марата. Я не ожидал от тебя, честно.

Григорий поцеловал руку жены, задержал ее у своего лица, прижался щекой.

Виктор и Мазей почувствовали себя лишними, настолько наэлектризовалась атмосфера вокруг Грача, сидящего в инвалидном кресле, и Алены, замершей рядом. Она вдруг опустилась на колени и спрятала лицо в плед, укутывавший ноги мужа. Григорий растерялся от неожиданности, погладил русые волосы, рассыпавшиеся из-под заколки и укрывшие Алену до полу:

– Ну, что ты? Плачешь? Алена… ну, в самом деле, прекрати! Не надо…

Он поднял глаза и знаком велел Мазею и Боксеру убираться. Те потихоньку вышли из кухни, а Григорий наклонился и поцеловал жену в макушку:

– Я тебя прошу, не надо плакать… мы и так за эти полгода столько выстрадали, что мне не хватит жизни загладить свою вину перед тобой.

– Гриша, ты ни в чем не виноват, – глухо сказала Алена, не поднимая головы. – Я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. И сегодняшнее – только самая малость из того, что я могу и буду делать для тебя.

– Поцелуй меня, – попросил он тихо, и Алена обняла его за шею, прикоснулась губами к его губам.

Дневник.

«Я никогда не задумывалась о том, что Гришка уже совсем не тот, что прежде, что он больше никогда не сможет ходить, не станет полноценным мужчиной. Мне было важно, чтобы он просто жил, был рядом со мной, чтобы я могла ночью, проснувшись, прижаться к нему, почувствовать его силу. Мне важно, чтобы у Ваньки был отец. И я согласна всю жизнь быть вместе с ним, что бы ни случилось. Григорий изменился, и вместе с ним изменилась и я. Это оказалось неизбежно. И то, что я сделала сегодня, ни за что не могло бы случиться со мной прежней – потому что в душе я все-таки трусиха и паникерша. И только страх за будущее, страх за дальнейшую жизнь моей семьи вынудил меня найти в себе какие-то скрытые силы и выпустить наружу то, о существовании чего сама в себе не подозревала. Я виновна в смерти Марата – но у меня не было иного выхода, вопрос стоял только так: или он, или я».

На похороны Марата Лозовского Грачев решил поехать. Алена не одобряла его решения, однако промолчала и тоже стала собираться. Ее мучили противоречия – с одной стороны, она не могла отпустить Григория, пусть даже с телохранителями, а с другой – ей было страшно оказаться перед гробом человека, которого убили из-за нее, фактически по ее приказу.

– Что-то ты бледная, Аленка, – заметил муж, поправляя черный галстук под воротником белой рубашки.

– Голова что-то… – пробормотала Алена, стараясь подавить внутреннюю панику.

– Может, останешься дома?

– Нет, я с тобой.

Григорий тоже заметно нервничал – это было первое его появление на людях в своем новом состоянии. Прежде независимый и свободный, Грачев теперь вынужден был даже из машины выбираться при помощи двух телохранителей. Но рядом находилась жена, которая по-прежнему была внимательна и заботлива, давала понять, что ничего не изменилось, все идет так, как раньше. И еще – сегодня ночью Григорий, проснувшись, вдруг понял, что очень скучает по сыну.

– Аленка, а когда наши из Турции должны вернуться? – спросил он, перехватив за руку пробегающую мимо жену.

– Через пять дней. А что?

Григорий усадил ее себе на колени, обнял за талию и признался негромко:

– Хочу сына увидеть. Соскучился…

В душе Алена воспарила – наконец-то он заговорил о ребенке, впервые за время его отсутствия, соскучился, хочет видеть. Значит, все понемногу приходит в норму. Сама она старалась думать о гибели второго сына как можно реже, насколько это вообще может сделать мать. Втайне от Григория она с Боксером ездила на кладбище и там давала волю слезам, сидя на лавке возле неправдоподобно маленькой могилы. Становилось немного легче, но не настолько, чтобы совсем перестать думать.

– Григорий Валерьевич, можно ехать, – объявил телохранитель Игорь, входя в гостиную.

– Зови Виктора, я сейчас. – Алена вышла в кухню, достала флакончик с успокоительным и, накапав лекарство в рюмку, залпом выпила.

Когда она спустилась с крыльца, Боксер и Игорь уже усадили Григория в машину и теперь убирали в багажник складное инвалидное кресло.

– Игорь, вы плед взяли? – спросила Алена, приближаясь к машине. – Прохладно, а на кладбище всегда ветер.

– Да, Алена Сергеевна, не беспокойтесь, все взяли, ничего не забыли, – откликнулся телохранитель мужа, закрывая багажник. – За цветами пацаны поехали, будут нас у кладбища ждать. Витюха, ты в эту машину или я? – повернулся он к молчаливому и сосредоточенному на чем-то Боксеру.

– Садись ты, я с пацанами поеду, в джипе, – хмуро бросил он и пошел к «Паджеро», возле которого курили трое охранников.

– Что это с Витьком? – спросил Григорий, когда Алена устроилась рядом с ним и взяла за руку.

– Не знаю, какой-то странный он сегодня. Ты как себя чувствуешь?

– Что ты имеешь в виду? – не понял муж, поглаживая ее пальцы.

– Ну… я имею в виду… – смешалась Алена, поняв, что сморозила глупость, собираясь спросить об ощущениях Григория от первой за долгое время поездки куда-то.

– А, ты про мои ноги? Нормально, – почти весело проговорил Грач. – Не волнуйся за меня, родная. Я переживу как-нибудь.

– Прости… – Алена опустила глаза и едва не расплакалась от собственной недогадливости.

– Алена, солнышко, да не думай ты об этом! – попросил муж, притягивая ее к себе. – Ну, что теперь переживать, раз ничего уже никогда не изменится? Я никогда не буду ходить, мы оба понимаем. Но ведь ты права – жизнь-то не закончилась, руки целы, голова тоже. Прорвемся, Аленка!

– Да, Гришенька, я знаю. Ты ведь молодец.

Машины мчались к городскому кладбищу, Игорь поправлял наушник и проверял связь с Виктором, бормоча что-то, водитель Сергей постукивал пальцами по оплетке руля в такт негромко играющей музыке.

– Так, вот наши стоят, – прокомментировал Игорь, заметив стоящий чуть поодаль поста ГАИ серебристый «крузер». – Маякни, Серега, пусть пристраиваются в хвост.

Сергей моргнул фарами, и машина, съехав с обочины, двинулась за «Мерседесом».

У ворот кладбища уже было многолюдно – Лозовский занимал определенное положение в городской элите, и на его похороны собрались люди далеко не последние. Алена надела черные очки, поправила кружевной шарф на голове, скрывавший гладко убранные в «шишку» волосы.

– Выходите, – раздался голос Виктора по рации.

Она открыла дверку и оперлась на руку Боксера. Игорь кивнул двум молодым охранникам, те вынули из багажника кресло, разложили его и подкатили к самой дверке. Игорь с Виктором легко вытащили Грачева из машины и усадили, а Алена набросила на ноги мужа плед, подоткнув его со всех сторон. Григорий тоже нацепил очки, скрывая выражение глаз, но от жены не укрылись его плотно сжатые губы.