Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Питер Бёрк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме того, тема отсутствия и связанные с ней понятия невидимости и безмолвия играют важную роль в политическом и социальном анализе Серто: значение отсутствия, необходимость слышать безмолвие и т. д. Эти темы возникали и раньше, в его исследованиях мистицизма. «Инаковость» (altérité) – еще одна важная тема в его работах. Этот ключевой термин является адаптацией к светским контекстам (в частности, колониальному) той концепции, которую Серто начал использовать, изучая религиозный опыт в целом и мистицизм в частности. Наконец, сама идея «повторного использования» имеет религиозное происхождение. Она недвусмысленно выражена у отцов церкви, особенно у Августина, в рассуждениях о том, могут ли христиане использовать достижения языческой культуры, и в сравнении этой практики с «египетским добром», которое израильтяне забрали с собой во время Исхода. Коротко говоря, Серто можно назвать «ежом в лисьей шкуре»[760].
Тезис о центростремительном движении у внешне «центробежных» ученых, таких как Гумбольдт и Серто, можно обобщить. Вместо того чтобы жестко разграничивать две группы полиматов, полезнее было бы разместить их в диапазоне между этими полюсами. Возможно, еще лучше отражает ситуацию представление о том, что многие полиматы постоянно колебались между центробежными интересами и стремлением устанавливать связи.
Судя по всему, подлинные «лисы» редки, а «ежи» куда более многочисленны, хотя, безусловно, нужно проводить различия между теми, кто желает видеть взаимосвязи, теми, кто утверждает, что нашел их, и теми, кто действительно показывает взаимосвязи между разными областями знаний. В любом случае «лисьи» черты характера довольно часто приводили к тому, что я назвал синдромом Леонардо.
Синдром Леонардо
Обычным явлением в жизни полиматов является разброс интересов, из-за которого они порой не дописывают книги, не заканчивают исследования и не совершают открытия, до которых было рукой подать.
Безусловно, самым знаменитым примером подобного разбрасывания является Леонардо, но в этом плане у него есть конкуренты. Лука Голштениус, немецкий ученый, более всего известный своими публикациями античных и средневековых текстов, брался за многие масштабные проекты, например такие как коллекционирование надписей или написание книги об истории папства, но не доводил их до конца. Как мы уже видели, Пейреск вообще не опубликовал ничего, хотя благодаря своей переписке сделал для распространения знаний гораздо больше, чем другие ученые своими книгами. Лейбниц так и не закончил свое новаторское исследование по средневековой немецкой истории. Современный почитатель Роберта Гука отмечает его «неспособность доводить дела до конца», недостаток, породивший у последующих поколений другую неспособность – оценить его заслуги по достоинству[761].
Примеры упомянутого синдрома можно найти и в XIX, и в XX веке. Как мы уже видели, Томас Юнг отмечал, что его сильной стороной было скорее «проницательное предположение», нежели доведение исследования до завершения. Хотя он долго работал над расшифровкой египетских иероглифов, то принимаясь за дело, то снова откладывая его, в итоге успеха добился его соперник – француз Шампольон[762]. Томас Гексли писал о себе, что его интеллект скорее «остер и быстр», нежели «цепок и глубок». Немецкий философ Арнольд Руге отмечал, что из-за своих многочисленных интересов Карл Маркс «никогда ничего не заканчивает» (на самом деле Маркс почти закончил «Капитал» перед своей смертью, оставив своему другу Фридриху Энгельсу подготовку книги к печати)[763].
Что касается Александра фон Гумбольдта, он намеревался опубликовать свой дневник экспедиции в Америку вскоре после возвращения в 1804 году, но его последняя часть увидела свет только тридцать пять лет спустя, а введение к книге так и не было дописано. Если бы Гумбольдт умер в семьдесят, а не в восемьдесят девять лет, то его самый знаменитый труд «Космос», представленный в форме лекций, прочитанных в 1825–1827 годах, вообще бы не появился в печатном виде (пять томов выходили с 1845 по 1862 год). Эта книга тоже осталась незавершенной.
Фрейд, по словам его друга и биографа Эрнеста Джонса, «в ранние годы был совсем недалек от мировой славы, но не отважился довести свои мысли до логического завершения, хотя до него оставалось совсем немного», особенно в вопросе об использовании кокаина в медицине[764]. О Патрике Геддесе говорили, что он «быстро начинает скучать, и ему всегда интереснее заняться новой идеей, нежели довести предыдущую до той стадии, когда он сможет написать о ней монографию»[765]. В исследовании об Отто Нейрате отмечается не только «чрезвычайная плодотворность и большой потенциал его идей», но и тот факт, что «у него не было времени прорабатывать их как следует»[766]. По словам биографов, с симпатией относившихся к Майклу Полани, весь его «послужной список» (даже в основной науке, химии) «испещрен не полностью достигнутыми целями»[767]. Лайнус Полинг, сочетавший занятия физикой, химией и биологией, был на пути к открытию структуры ДНК, но не добился результата – возможно, потому, что отвлекся на другие задачи.
В других случаях опасения по поводу синдрома Леонардо не подтверждались. Один из иезуитов – коллег Мишеля Серто беспокоился из-за того, что тот «вечно отвлекается на новые исследовательские темы, выказывает горячий интерес ко всему (в манере, свойственной чрезвычайно одаренным юношам) и совершенно не способен сделать выбор и остановиться на чем-то одном»[768]. На самом деле, как мы видели, в дальнейшем Серто создал важный и последовательный корпус работ.
7
Среда обитания
Хорошая память и энергичность зависят скорее от природы, нежели от воспитания. То же, пожалуй, относится и к любознательности, хотя ее нужно пробудить и позволить ей развиваться, а такие условия есть не во всех обществах. Другие характеристики полиматов тоже нуждаются в культурном или социальном объяснении. Если в предыдущей главе речь шла главным образом о психологии полиматов, то теперь мы сосредоточимся на их среде обитания – от географических и социальных условий, в которых прошли их ранние годы, до тех ниш, которые они нашли для себя позднее.
В автобиографии Вико писал, что стал ученым благодаря тому, что родился в Италии, а «не в Марокко». Если бы он знал о существовании Ибн Халдуна, который какое-то время жил в Фесе, он бы, возможно, выбрал другой пример, но общая мысль о том, что существует некая география учености, безусловно, верна[769]. Западные полиматы отнюдь не равномерно распределены по странам и городам Европы и Америки.
Среди 500 полиматов, перечисленных в приложении к этой книге, – 84 немца, 81 британец (включая Уильяма Джонса из Уэльса и Герберта Джона Флёра c Нормандских островов), 76 французов, 62 североамериканца, 43 итальянца. Остальные части западного мира представлены гораздо более скромными цифрами: 21 шотландец, 18 австрийцев, 17 испанцев, 15 жителей Нидерландов (включая бельгийцев), 14 швейцарцев, 11 россиян, 10 венгров, 6 шведов, 5 датчан, 5 чехов, 4 поляка, 4 мексиканца, 3 аргентинца, 3 бразильца, 3 ирландца, 2 канадца, 2 румына и по одному представителю от Алжира (Жак Деррида), Австралии (Джордж Элтон Мэйо), Болгарии (Цветан Тодоров), Хорватии (Руджер