Лига выдающихся декадентов - Владимир Калашников

— Его не опознали.

— Как такое могло статься, ежели в Империи каждый человек посчитан и одокуменчен? Стало быть, жандармы от вас сокрыли. Непростой, надо полагать, человечек был. Что-то вроде агента III Отделения. Ясно, что убитый — не муж Зине Карамышевой, а она — не жена ему, и что никакого любовного треугольника не было. Эти ваши Карамышевы — революционеры, динамитчики. Радикальным образом избавились от присматривавшего за ними сыщика. А ваше дело приобретает характер государственной важности. Или… Постойте. Нет, всё не так! Какой у злодеев чемодан, ещё помните?

— Чемодан как чемодан, — буркнул Тиняков. — Немецкое изделие.

— Вот! — поднял палец Василий Васильевич. — Немцы лучше нас чемоданы делают, зато крыжовенного варенья, как мы, нипочём не сварят.

— Знаете, я, наверное, пойду, — неприязненно повторил Тиняков.

— Куда вы всё порываетесь? Сейчас сами увидите и распробуете! Домна Васильевна!.. Устройте нам самоварчик, и варенье, крыжовенное. А вы, Коля, притащите свой рундук.

Вольский удалился, а экономка ещё задержалась:

— Вам «лянсин» заварить или «юнфачу»?

Василий Васильевич с укоризной на неё посмотрел:

— Вы, Домна Васильевна, запамятовали: запасы «лянсина» и «юнфачу» иссякли, а обновить мы не успели. Да и зачем гостям эта жёлтая водичка? Четверть плитки «кирпичного» залейте!

— Василий Васильевич, вам соринка в глаз попала? — простодушно спросил Боря. — У вас левый глаз моргает.

— Бессонная ночь одарила живчиком, — быстро ответил Розанов и крикнул вдогонку экономке: — Непременно «кирпичного».

Дверь кабинета вновь распахнулась, но не перед экономкой. На пороге восстала возмущённая посетительница и возопила:

— Никогда со мной так не обращались!.. На «рцы» — впервые! От ворот поворот бывало давали, но напрасно держать под дверью… Никогда! Трое вперёд меня прошли, это ладно, это ничего, но вы чаёвничать собрались! — она притопнула ножкой, но из-за титанической калоши движение вышло замедленным.

— Ну, давайте, что у вас там, — нетерпеливо промолвил Розанов. Взял из рук барышни том. — Ничего не понимаю. «Весь Петербург»? Адресная книга? Зачем адреса вымараны?

— Вы крепостник! Обскурант! Старосветский помещик! Вам радостно причинять другим боль!

— Чем, собственно, могу? — спросил Розанов, морщась от высочайших тесситур гостьи.

— Меня зовут Мария Папер, — выпискнула девушка. — Я прочту вам свои стихи. Затем — удалюсь.

— Ах, так вы тоже поэт? — многообещающим тоном спросил Розанов.

— Уж точно я не поэт! — возмутилась гостья. Водрузила адресную книгу на этажерку и достала из кармана тетрадку.

Начавший забивать ухо ватой Розанов остановился присмотреться к ней.

— Поэтка? Поэтесса? Поэтесица? Ну, всё едино, — загыгыкал Боря. — Главное, что не поэт.

— Так вы не просить пришли?.. — приятно удивился Розанов. — Читайте!..

— Я хожу по адресной книге, — нетерпеливо пропищала Папер.

— И вы не знаете, кто я такой? — поднося ватный комок к свободному уху, спросил писатель.

— Коллежский советник Василий Васильевич Розанов. Набран на странице 559 между ротмистром Василием Александровичем Розановым и председателем комитета попечения о народной трезвости Василием Ивановичем Розановым.

— А приписку — «литератор» — вы не увидали?

— Второпях не обратила внимания. Да мне это не важно. Я только читаю стихи и иду дальше.

— Всё же снимите калоши!

Папер повела из стороны в сторону острым носиком:

— У вас в комнате слякотнее, чем на улице.

— Это всё ваша вина, Коля, — засопел Василий Васильевич, но спохватился: — Читайте же! Моим юным друзьям не терпится услышать вас!

Розанов заткнул второе ухо и приготовился наблюдать.

Папер открыла тетрадку. Тонкие бледные губы пришли в движение. Боря весь затрясся, точь-в-точь паровой котёл в последнюю до взрыва минуту. Тиняков как будто подавил порыв засмеяться.

Василий Васильевич осторожно вынул пробку из уха.

— А вот ещё выслушайте двустишие: я знаю, что в сумраке трепетном ночи меня ожидают внемирные очи. Конец.

— Отменно! — изрёк Бугаев и застучал одной ладонью о другую.

— Всё хорошо, но есть длинноты, — заметил Василий Васильевич.

— А вы что скажете, Александр Иванович? — стал подначивать Боря.

— Стыдно хвалить то, чего не имеешь права ругать, — осторожно выговорил Тиняков.

— Почему не имеете? Только потому, что я — женщина? — возмутилась Папер. — Обругайте меня сейчас же!

— Нет, не поэтому, — потупился Тиняков и замолчал надолго.

Розанов лукаво прищурился:

— А вы Мережковских проведайте.

— Они стихи любят, — с готовностью поддержал Боря. — Как-то при мне Гумми им читал своё. Слушали да нахваливали, — поэт захихикал в кулачок.

— Мне похвалы не нужны. К тому же я была там. Как бы я их на «мыслете» обошла!

— И что у них нынче? — с острым интересом спросил писатель.

— Полы не метены.

— Так и думал! — обронил Василий Васильевич.

— У вас грязнее, — напомнила Папер.

Розанов принял отсутствующий вид.

— M-me Мережковская к вам, помнится, направила, — добавила поэтка.

— Ах, чёртова Гиппиусиха, — пробормотал Розанов и грозно воззрился на гостью: — Вот откуда вы взялись!

— Я же объяснила: следую по алфавиту. В порядке очереди явилась к вам. Вот ещё: у меня и гражданская лирика имеется, — пискнула поэтка, но тут в передней загремел чемоданом Вольский.

Чёрный деревянный короб распался посреди кабинета на две половинки.

— …в трёх шикарных чемоданах выслал трупы в Ватикан, — вдруг забубнил Боря.

— Да-да, Боринька без царя в голове, — брезгливо сказал Розанов. — Триста раз говорил вам: бросьте вы это виршеплётство! Александр Иваныч, продолжим…

Тиняков нагнулся, чтобы достать со дна чемодана заместительный билет. Лицо его приобрело глумливое выражение, он хотел что-то сказать, но запнулся, оглянувшись на девушку. Выдавил, почти обыкновенным голосом и как будто не совсем то, что собирался:

— Просто уточки-голубки, ничего для вас не жаль…

— Какие уточки? — озадаченно произнесла Папер. — Я не пойму ваших стихов. Бедный! Вы плохо выглядите и заговариваетесь!

— Хватит! — процедил Вольский, отбирая и пряча билет. — Не при даме!

Тиняков неожиданно легко согласился.

— Как заполним чемодан?