Конец пути - Ярослав Гжендович

— У меня есть серебро, но его немного, — заявил я осторожно. — И наверняка его не хватит надолго, однако я не желаю зависеть ни от чьей милости, и уж точно не от милости жрецов. Потому прошу твоего совета. Не знаю, сколько тут обычно платят за угол для сна и где можно его искать.

— Как всюду в мире, здесь тот, у кого нет собственной крыши, должен пользоваться гостеприимством или спать на постоялых дворах. В кварталах для чужеземцев почти одни постоялые дворы, и везде над общим залом есть места для гостей. Здесь тоже, но тут платят по меньшей мере пять пенингов за ночь. Нужно идти в Ластовню или в Каверны. Знаю, что там есть улицы, где таверны и постоялые дворы тянутся цепочкой друг за дружкой.

— Об этом я уже догадался, — заявил я. — Потому что везде в мире одинаковые законы. Однако постоялые дворы есть лучше, есть хуже. Мне нужно место, где я смогу оставить свое добро и не переживать о нем, не хотел бы я жить и среди воров и шлюх. Ищу спокойный угол, подальше от назойливых людей, с которыми раньше или позже мне придется столкнуться.

— Я не слишком хорошо знаю эти кварталы, поскольку живу здесь как горожанин с самого начала, как только я прибыл в Ледяной Сад. Мне никогда не пришлось спать в кварталах для чужеземцев, но, пожалуй, я знаю, как разведать, какие обиталища там дешевы и неопасны. Что ж до заработка, то все зависит от того, что ты умеешь делать.

На этот вопрос я отвечал с оглядкой, хоть и довольно подробно, минуя ту мелочь, что я был императором, Господином Мира и Первым Наездником.

— Из всего, что ты умеешь, тут и правда немногое может пригодиться, если ты не станешь полноправным жителем, — заявил он. — Город сумел бы использовать резчика, который умеет сражаться, знает, как работать в поле, а также знаком со множеством языков, порядком знает о чужих странах и умеет играть на чужеземных инструментах, писать чужими письменами и считать, но странник с такими умениями сможет немного — и то, не представляю как, если не будет знать нужных людей. Остается положиться на ручную работу, но если тебе пришлось быть невольником, то ты и с этим справишься. Нужно прийти на рассвете на площадь, что зовется Сольным Торжищем — туда приходят те, кто нанимает людей на работы. Это разная работа, порой на день, на два, а иной раз и на неделю. Порой под крышей, порой во дворе, да и платят очень по-разному. В зависимости от тяжести и числа желающих работа дает от пяти пенингов ежедневно до десяти-пятнадцати, но обычно это такая работа, какой никто не желает заниматься.

— Не думаю, что она окажется хуже той, что мне приходилось делать в неволе, однако я не вынесу, если кто-то попытается принудить меня к ней плетью. Я пообещал себе, что никто уже не сумеет безнаказанно оставить след кнута на моей спине.

— Это Ледяной Сад, — ответил он мне на это. — Тут нет рабов, и бичевать запрещено даже собственных детей или сожительниц, хотя некоторые возмущаются и полагают это странным. Единственные, кто имеет право такое делать, — городская стража, если суд законоречцев посчитает кого виновным в ряде преступлений, но такое случается нечасто. Обычно им приказывают отработать обиду.

Мы допили пиво, и я еще попросил, чтобы он показал мне, как пройти к Сольному Торжищу, где собираются ищущие работу, а потом мы отправились в район, что лежал за вторым поясом стен и звался Кавернами и где обитали чужаки и немногие горожане.

Как портовый район, так и Каверны показались мне довольно многолюдными. По сравнению с купеческим кварталом в Маранахаре, конечно, было тут пустовато; почти нигде не приходилось мне протискиваться между людьми, я без проблем мог пройти под стенами или заглянуть в какую-нибудь таверну. И все же Каверны пульсировали жизнью, в отличие от тех мест, мимо которых я шел утром по пути на рыбный базар. В закоулках стояли лавочки, на которых продавали разные вещи, под ногами валялись объедки, в канавах плыли нечистоты, выливаемые из боен, прачечных и кухонь, где варили еду на продажу. На стенах виднелись надписи на множестве языков. На минуту я с опасением высматривал знакомые знаки и символы Подземного Лона, но тут вились лишь угольные линии наивных непристойных рисунков и обычные надписи. Те из них, которые я мог прочесть, главным образом оказывались проклятиями, многих алфавитов я не знал, но картинки, что встречались с ними рядом, говорили сами за себя. Дома были как и везде в городе, однако тут никто не заботился о драгоценных стеклах или орнаментах. Рельефы бывали сбиты и испорчены, а во многих окнах дыры заклеили тряпками либо рыбьими пузырями. Под ногами бегали какие-то измазанные в грязи мерзкие животные, издавая отвратительные звуки, и птицы, похожие на маленьких орнипантов, видимо, не умевшие летать, — их названия я не знал.

Мы шли широкой улицей, на которой рядами тянулись корчмы с деревянными щитами на цепях, но Снидульф заявил, что в этих местах будет слишком дорого.

— Большинство людей входит теми воротами, — пояснил он. — Предпочитают ночлег подле главной улицы, поскольку не знают города и не хотят искать слишком долго. Но мы пойдем в боковые переулки. Не в ту сторону — там обитают измененные и Отверженные Древом, — и не туда, поскольку там веселые дома. Найдем небольшую, но чистую гостиницу на одной из тех улочек. Они близко от Суконной, которой ходят стражники, чтобы здесь было спокойно, и достаточно вдалеке, чтобы и цены здесь были неплохими.

Мы так и сделали и вскоре оказались в закоулке, отходящем от главной улицы, что вел вдоль крепостной стены: там стоял узкий и высокий дом, втиснувшись между двумя другими, как и всюду здесь, с неброской вывеской над входом.

Внизу находился общий зал, похожий на холл, я видывал такие и на континенте. Это было помещение с очагом, лавками и столами, где все живущие проводят больше всего времени за едой, питьем и греясь у огня, развлекаясь, играя и слушая музыку. Тут было так же, как на материке, хотя жители происходили из различных стран и кланов и их ничего не объединяло, кроме того, что спали они в одной гостинице.

Называлась она «Волчья Лежка», и хозяином был крупный мореход с бельмом на левом глазу и его дочка. Девушка — чуть старше меня, высокая и высокомерная. Носила узкие кожаные штаны и вышитый короткий кафтан с кожаными отворотами рукавов, утыканными заклепками, у нее были кудрявые фиолетовые волосы, подбритые на висках, и тонкая серебряная диадема. Это с ней мне нужно было договориться, хотя о торге и речи не было.

— За ночь три пенинга, — заявила она, свысока глядя на меня бледно-зелеными глазами. — Потому за месяц заплатишь марку, три шеляга и один секанец. За эти деньги можешь взять отдельную спальню с окном на верхнем этаже, кипяток с утра, миску супа в сумерках из котла и кусок хлеба. Убираешь у себя сам, носишь воду в умывальник и выносишь ночной горшок. Внизу есть баня, куда можешь заходить два раза в день. Свет ламп и тепло из дыр включено в оплату, но ты не можешь сам зажигать газовые лампы, поскольку не умеешь. У себя же за масло платишь сам, за дрова в очаге тоже платишь свою часть, два пенинга в неделю, — или приноси в неделю две вязанки. За это можешь варить собственную еду и сидеть у огня, когда захочешь. Если попытаешься меня тронуть, обидеть, устроить скандал с гостями или если убьешь кого-то без причины, мы с отцом отдадим тебя страже.