Конец пути - Ярослав Гжендович

Он выпустил шар из рук, и тот покатился по столу в мою сторону, словно был единым целым, и остановился рядом с моей глиняной кружкой.

Я вздохнул и пошел к окошку, за которым сидел трактирщик, и выложил целых полпенинга за средний кувшин пива, взяв и кружку для старика.

— Я купил тебе пиво, но это потому, что некогда ты делил со мной огонь и хлеб. Я ехал на твоей повозке, не сбивал ног на дороге, не горбился под тяжестью своей корзины — и ничего тебе за это не дал. Но я не хочу твоих ярмарочных фокусов. Это пустая забава, не больше; я знаю, как ворожеи умеют избавить наивных от последнего гроша, не давая им ничего, кроме пустой надежды и врак. Дорога, которую я ищу, и правда в тумане. И я не найду ее ни в дыму храмов, ни на ярмарке. Согласно моей вере, меня ведет Дорога Вверх, навстречу Творцу, который выше ваших богов и их потерянных имен и о котором вы ничего не знаете. Забери свой шар, свои фокусы, умелые пальцы и легкий язык. Они тут не пригодятся, поскольку ты не получишь ни пенинга.

Я чуть прикоснулся к тому странно-холодному шару, чтобы отправить его в сторону одноглазого старика, но шар рассыпался мелкими, разрезанными на странные формы кусочками, которые с шумом расползлись по столу, словно горсть мелких ракушек, принесенная волной на пляж.

Я замер, пойманный врасплох, а старик рассмеялся и глотнул пива.

— Я не хотел просить, чтобы ты сделал что-то большее, чем ты сделал уже, — сказал он, кивая. Птица его издала хриплый крик и чуть повернула головку набок, глядя на рассыпавшиеся по столу знаки.

— Того, что я ищу, не прочтешь на крашенных костях, — сказал я.

— Верно, не прочтешь, — согласился старик. — Для такого нужны более сложные методы. Но кое-что я увидел. Посмотри только.

Я закатил глаза в нетерпении, взглянул на выглаженную соленым ветром столешницу и опешил, ощущая, как по спине моей ползет холодок.

Я ожидал увидеть беспорядочную россыпь мелких разрисованных костей — тем временем они легли ровно, словно мастер мозаики тщательно выкладывал их дни напролет. Узор изображал Перевернутого Журавля, замкнутого в кругу древесных веток. Знак, каким писалось мое клановое имя. Ствол был с моей стороны, а ветки тянулись к старику. Он наклонился над ними, что-то ворча себе под нос и ведя узловатым пальцем по старательно уложенным фрагментам.

— Некогда ты был и правда силен, — заявил он. — Далеко отсюда. У вершин власти, как я понимаю, в странах Юга. Гордыня и страх. Красота и жестокость. Мощь и зависть. Ты одевался в шелка, слушал музыку и ел сладкие плоды, поглядывая в тени и сжимая рукоять меча. Ты слушал бы шепоты и плел мастерские интриги, вплетая их в странные ритуалы. Но взгляни сюда: это шло от чужаков. Как если бы ты везде был чужеземцем, вынужденным говорить на чужом языке. Как нынче, но только происходишь ты из другой страны. Была еще война и предательство. Барабаны… И лай гончих… Не понимаю. Как если бы барабаны были языком… Потом укрытия и маски. Много масок, одна на другой. Много крови и страданий. Меч. И соль. Соль обычно означает охрану от гнили. И ты постоянно терял ближних. Это — молодое деревце, отесываемое от ветвей. Но деревце без веток становится посохом. Оружием, возможно, древком копья. В этой части жизни над тобой стояла перелетная птица. Дикий гусь, цапля, возможно, журавль. Постоянно летящий на север. Сквозь пустыни и снега, только бы на север. Пусть бы и последним в перелетном ключе.

Старик вздохнул.

— А тут оковы и змея рядом с тобой. Ты много раз попадал в узы, но всегда удавалось тебе их сбросить, поскольку никто не умеет заковать змею… А этот знак — это волк, что отгрызает себе лапу, чтобы освободиться от силков. И снова на север, за звездой… Это и причина всего, но из этих костей не прочесть точно. Кажется, это женщина, хотя это не вся правда. Это нечто, что лишь выглядит как женщина. Она одержима властью и силой. Еще она — предвечный подземный огонь. Нет, не знаю. Это нечто страшное, что пребывает в бездне, но живет. Словно бы демон, но живой и смертный. Я еще не видел нечто подобное. Это нечто, что напоминает существо из другого мира, но может ходить по земле. Что-то, что постоянно высматривает и следит. Есть и враги, которых она за тобой послала. И не только за тобой. Они найдут тебя всюду и не перестанут разнюхивать. И снова нечто мертвое, но и живое, благодаря мести. Из этого броска я больше ничего не узнаю. Эти кости немногое мне говорят.

— А знак? — спросил я, едва проталкивая слова сквозь пересохшее горло, указывая на Перевернутого Журавля.

Он пожал плечами.

— Он светит твоей жизни. Ведет тебя. Но я немного могу о нем сказать, поскольку не знаю этой письменности. Если бы умел ее прочесть, возможно, сказал бы больше. Он вписан в Древо Предназначения. Больше можно понять не из расклада, но из знаков на костях и того, как они лежат. Часто кости знают больше, чем ворожей может прочесть. Это как если бы кто-то говорил тебе жестами.

Он вдруг сгреб кости в мешочек и затянул шнурок.

Я долго сидел в молчании, глядя на свои руки на досках стола, ошеломленный и преисполненный беспокойства.

— Ты ничего не сказал мне о том, куда судьба должна меня повести, — сказал я наконец.

— Ох, это же только ярмарочная ворожба, как ты сам заметил. Только это ты и можешь получить за пиво. Дешевая забава, не больше. Не стоит и пенинга. Фальшивая надежда и враки.

— Я дам тебе пенинг, но брось еще раз.

— Еще минуту назад ты не помнил моего имени, но был уверен, что я не Видящий, а ярмарочный обманщик. А теперь глянул на горсть костей и уже решил, что я пророк.

— Даже глупец заметит, что произошло нечто странное. Всегда, когда бросаешь горсть камешков или монет, они складываются в знаки? Тебе не интересно, что они скажут еще? В том, что ты говорил, есть немало правды, как и тогда, когда тебе казалось, будто в знаках нет смысла.

— Ты хочешь вверить свою жизнь ворожбе, что стоит кружку пива и пенинг?

— Судьба капризна, но из того, что ты уже сказал, я понял, что она желает мне нечто передать. И насколько я знаю, она в таких случаях может говорить через все, что угодно, через то, чем движут силы предназначения. Полет птиц, вихрь листьев на ветру, движения воды или поведение стайки рыб. Тогда отчего не кости, даже если обычно они дают ответы, что стоят лишь пенинг?

— Потому что кости капризны и дают нечеткие ответы. Говорят символами и без подробностей. Для серьезной ворожбы нужны другие вещи. Обычно то, что ты зовешь силой имен, а мы — песнями богов. Однако, насколько я помню, с этим ты не желаешь иметь ничего общего.

— Верно. Потому я предпочел бы твои кости.

— Они уже ничего тебе не скажут. Что же до других способов, то не думаю, чтобы нам позволили привести кого-нибудь в урочище, забить каменным молотом, потом разложить на знаках, нарисованных его кровью, а среди ночи призвать его дух, плененный кровью, и приказать ему говорить. Я и сам с возрастом сделался куда рассудительней и предпочитаю не делать такого, если не должен. У меня есть другие способы, но я не стану делать этого среди ротозеев на базаре — и не за пенинг.