Лупетта - Павел Вадимов

* * *

А еще эти записки можно сравнить со сказками Шахерезады, причем в роли царя Шахрияра с блеском выступит Лимфома. На тысячу и одну ночь меня, конечно, не хватит, хотя бы полгодика протянуть. А что, презабавное занятие — рассказывать по одной истории перед сном, напоследок медовым голоском приговаривая: «Куда этому до того, о чем я расскажу вам в следующую ночь, если буду жить и рак пощадит меня!» И слышать в ответ: «Клянусь Аллахом, я не убью его, пока не услышу окончания его рассказа!»

Говорите, сказок не хватит? Хватит, еще как хватит! Недавно лежал, думал: и к чему я столько народу в этой палате перевидал? Вроде бы всего полгода тут, а соседей насмотрелся — тьма египетская! Если бы вы только видели, какие типажи! Все как на подбор: кто джинн, кто Аладдин, а кто старая медная лампа. Арабские сказки отдыхают. Да что на других глядеть, я и сам — тот еще типаж. Вот смотрю я на себя в зеркало в больничном сортире. Смотрю и думаю: тобой только детей по ночам пугать. И нет чтобы при этом себя пожалеть! Хотя бы чуточку! Не получается. Смотрю и усмехаюсь: «Клоун, ну чистый клоун, таких только в цирке показывать!»

Но больше надо мной никто не смеется. Ведь как обычно бывает, только пойдет шепот: «Вы слышали, что у него?» — все сразу делают серьезные лица, прикрывают ладонями рты и скорбно качают головами. Я сполна прошел через это, пока не лег в больницу. Прошел через перешептывания знакомых, вымученные улыбки коллег и одобряющие призывы: «Ты это, того... держись!» И ведь понимал, конечно понимал, что по-другому и быть не может, сам бы на их месте вел себя точно так же. Понимал, а злился. Еще как злился! И ничего не мог с собой поделать. Но молчание тоже раздражало. От него становилось только хуже. Бывало, войдешь в комнату, откуда слышен громкий разговор или смех, — все сразу замолкают. И прячут глаза. Им неудобно, а мне еще больше. Хочется бежать куда глаза глядят.

А вот если бы нашелся во всем этом моральном мире хотя бы один аморальный человек, который подошел бы ко мне, хлопнул по плечу и гаркнул: «Ты что, чувак, подыхать собрался? Во даешь! Ну пойдем, хоть водки на посошок треснем, что ли, там же тебе хрена с два кто нальет!» — я бы рассмеялся и напился с ним до чертиков. А вместо этого только и слышал: «Может, тебе это... помочь чем... лекарств каких достать?» Да не нужны мне эти лекарства, и так хватает!

И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

* * *

Самое интересное, что насморк как рукой сняло. Засыпал с заложенным носом, проснулся с здоровым. Вот оно, чудотворное действие новогоднего сна! И мозг, мозг тоже очистился от романтических соплей. Я понял: сейчас самое время начинать новую жизнь, и повод для этого более чем походящий — первое января. Только вставать совсем не хочется, ну совсем! Я надеюсь, новая жизнь будет не против, если я немного поваляюсь? А, новая жизнь, ты как, разрешаешь? Вот и отлично, ты у меня хорошая, добрая, просто чудо, а не жизнь!

Я с наслаждением потянулся. Хорошо бы сейчас кофейку, интересно, найдется? Должен найтись, обязательно должен, друзья у меня запасливые. Вот только пару минут поваляюсь, а потом отправлюсь на разведку за кофе, заварю, добавлю щепотку корицы и, обжигаясь, начну новую жизнь, затянувшись трубочкой. Табачок-то еще с прошлого года томится, дожидается. Сейчас, дружок, сейчас я тебя раскурю!

Я уже было засобирался на кухню, но что-то задержало меня в комнате. Какое-то нехорошее чувство. Ощущение, что за мной подглядывают. Что за ерунда, ведь я здесь один, совершенно один. Сердечко, ну что ты забилось, тебя здесь еще не хватало, а ну-ка угомонись! Вот так и сходят с ума. Внимательно оглядев комнату, я обнаружил — правда, не с первого взгляда — источник моего беспокойства. Маска. Раскрашенная гипсовая маска с перьями, привезенная хозяином квартиры из Венеции. Эта она недобро уставилась на меня своими черными глазницами. Она, она, больше некому. Безжизненные белые губы будто готовились скривиться в презрительной усмешке. «Ты хочешь сказать мне, что начинаешь новую жизнь? — собирались сказать они. — Разберись-ка сначала со старой!» Я потер пальцами веки, чтобы отогнать неприятное наваждение. Но от этого стало только хуже. Перед глазами замелькали радужные пятна, постепенно складывавшиеся в совсем уж бредовую картину. Откуда ни возьмись в воздухе материализовался конверт с долларами «Симатты», который я уже несколько дней таскал во внутреннем кармане куртки, словно надеясь на ограбление. Непостижимым образом он перекочевал в зубы гипсовому лику, поймавшему его на лету, подобно собаке, схватившей брошенную хозяином кость. Глазницы маски уже не были пусты: в них плясали краски венецианского карнавала, только почему-то без звукового сопровождения.

В следующую секунду у меня резко включился слух. Я неожиданно понял, что все это время пребывал в ватном вакууме тишины, хотя во дворе всю ночь не прекращалась оглушительная новогодняя канонада. Теперь ее грохот нарастал лавинообразно, угрожая порвать барабанные перепонки. Зажав уши руками, я бросился на тахту. От боли из глаз брызнули слезы. «Наверное, какой-то спазм, — только и успел подумать я. — Надо найти обезболивающее!» Непослушная рука слепо зашарила по журнальному столику, опрокинув наполненную табаком трубку, но вместо лекарства наткнулась на мобильник. Ставшие совсем чужими пальцы лихорадочно набрали PIN-код, дождались короткого писка и вызвали из телефонной книжки абонента по имени Lupetta. «Жизнь новую начать собрался, а телефончик-то не стер!» — ехидно засмеялась маска на стене. Пришлось прикрыть свободное ухо ладонью, чтобы не дать ей вмешаться в разговор.

— Привет, я тебя не разбудил? С Новым годом! Скажи, ты еще не бывала в Италии?

* * *

— Все хорошо, все хорошо, миленький, укол вот-вот подействует, потерпи, сейчас будет легче, — приговаривает Оленька, поднося к ноздрям Георгия Петровича ватку с нашатырем. — Ну все, все, успокоились, дышим глубже, чуть праздник нам всем не испортил, ну разве можно так?

— Я просто хотела тебе приятное сделать, папочка, — размазывает слезы пронзительно рыжая девушка. — Хотела обрадовать, специально узнала, где щиток, чтобы свет выключить. Это же был сюрприз... Ну что ты, в самом деле?

— Так вообще-то можно и до инфаркта довести, — хохочет Виталик. — Я сперва решил, что это собака Баскервилей!

— Ничего, ничего, сейчас очухается и как дунет! — улыбается Оленька. — Возьмите вот марлю, утритесь, а то устроили тут бразильский сериал.

Георгий Петрович собирался встретить день рожденья дома, но подвело ослабленное химией сердце, и Екатерина Рудольфовна настояла на том, чтобы он остался в больнице.

— Я не хочу, чтобы этот юбилей у вас был последним, — категорично отрезала она. — Больше одной рюмки вам все равно нельзя, а одну можно выпить и здесь.

К юбилею готовилась вся палата. Скооперировавшись, нам удалось собрать деньги на очень удобные немецкие костыли с упором под локоть. Подарок вручили сразу после утреннего обхода.

— Сначала хотели «мерседес» купить, — ворчливо поздравил юбиляра Виталик. — Но когда мы с пацанами подбили бабки, оказалось, что не хватает, можно сказать, самую малость. Поэтому решили преподнести тебе более скромное средство передвижения. Но тоже немецкое, вот видишь, тут написано. Надеюсь, оценишь. Мы все чуть не разорились, чтобы ты как следует плясал. Достал уже нас своим нытьем, что все подмышки протер. Теперь будешь скакать до сортира, как кролик. Да ты погодь бежать, не видишь что ли, тут сначала высоту надо отрегулировать, чтобы удобно было... Вот, вот, да не торопись ты, подкрути сначала, чего руки то так трясутся, а ну- ка признавайся, небось принял на грудь с утра, пока мы не видели? Стой, стой, дай я проверю, как держится... Двойная регулировка, не хухры-мухры! Воо-от, теперь нормалек, ну давай, гони, Шумахер!