Разруха - Владимир Зарев

— В следующий понедельник приедет вторая фура с «Мальборо», — панибратски сообщил ливанец.

— Стомиллиметровые, в мягкой пачке, по леву тридцать за пачку? — спросил Краси, и даже доброжелательный его глаз потемнел от жадности.

— Стомиллиметровые, в мягкой пачке, по леву семьдесят, — ласково парировал Тони.

— Ты меня без штанов оставишь, а у меня двое деток… По леву сорок.

— Где мое не пропадало!.. — вздохнул ливанец, сморщив лоб от мысленных подсчетов, — только для тебя: лев пятьдесят!

— Ты меня убил!

— А ты меня съел живьем!

Они обнялись, и к Бояну повернулся зловещий профиль Краси Дионова с голубым, казавшимся искусственным, глазом.

— Это и есть бизнес? — позже в машине поинтересовался Боян и от смущения закурил сигарету. Ливанец как раз остановил машину, пережидая, когда пройдет толпа из ста воодушевленных молодых людей, размахивавших голубыми знаменами — вечером ожидался большой митинг перед Народным собранием. Тони Хури помолчал, потом вздохнул и включил первую скорость.

— Это бизнес в Болгарии, — рассудительно сказал он. — Один глаз у этого Краси от Бога, а второй — от Дьявола. Опасный человек, с его людьми шутки плохи… Фанча знает. Вы должны слушать Фанчу. Во всем.

Они оставили Мерседес на паркинге у Центрального вокзала. Рядом валялись перевернутые мусорные контейнеры, тротуар был весь засыпан мусором. Поднялись по лестнице на второй этаж, в ресторан, где было еще грязнее и отвратительнее, мраморный пол казался залитым грязным жиром. Белую скатерть на столе украшали многочисленные пятна и дыра, прожженная сигаретой. Тони Хури заказал пять порций шашлыка и тарелку мелко нарезанной петрушки. Ел он жадно, с нервной ненасытностью. Между прочим упомянул, что сигареты, которые они и впредь будут импортировать, — откровенная подделка, что фирмой-производителем «Филип Моррис» там и не пахнет, а делают их на Кипре, и что он уже обработал, «смазал оливковым маслом» этот рынок. Намекнул Бояну, что есть возможность расширить бизнес за счет импорта алкоголя. На данный момент это нерентабельно, потому что каждая бутылка, проходя через таможню, дорожает на три доллара, остается ничтожная прибыль.

— Но если провести виски через реэкспорт, якобы вывозя в Румынию или Македонию, а на самом деле продавать здесь, в Болгарии, то таможенные сборы отпадут, господин Тилев. Это уже ваша забота — читайте законы, ищите лазейки и действуйте!

Хури также намекнул Бояну, что в смутные времена демократии профсоюзы размножаются почкованием, приобретая особое значение, поэтому, если они хотят, чтобы «Юнион табако» стал солидной фирмой с солидным капиталом, им придется заручиться «сладкой и безотказной любовью» (здесь Тони ему подмигнул) руководителей всех синдикатов. Без Генерала им тут не обойтись. Тот, наверное, поможет. Для этого необходимы терпение и особые связи. Он щелкнул пальцами, как фокусник, доел третью порцию шашлыка и довольно потер ладони.

— Это мой стратегический замысел. Иначе «Юнион табако» останется вошью на аркане. Я обеспечиваю деньги, вы с Генералом — влияние. Вы умный человек. Вам и карты в руки. Читайте законы и действуйте.

Боян почти не притронулся к еде, сосредоточенно наблюдая, как его собеседник метал в себя шашлык, как в топку, он старался не пропустить ни единого его слова. И впитывал каждое, как губка. Боян уже осознал, что тупое торчание у барной стойки Жана оказалось самой романтичной частью его бизнес-деятельности, что с безмятежным нудным ожиданием покончено навсегда, но чувство мерзости и даже подсудности происходящего вызвало у него смятение. Снова разболелась голова.

«Если это и есть бизнес, то бедный я и бедная наша Болгария», — подумал он, но вместе с тем впервые испытал щекочущее чувство собственной значимости, с которым ему еще предстояло свыкнуться. Удовольствие создавать, а не просто терпеть происходящее, моделировать его, разрушать и созидать одновременно. Он почувствовал неожиданную соизмеримость с Творцом, которая позволена только тиранам и святым.

— А зачем мы здесь? — неожиданно самоуверенно поинтересовался Боян.

— Хочу вас познакомить с одним человеком. Это важно.

Человек оказался рыжим верзилой с типичной шопской физиономией, выражавшей апатию, откровенное сребролюбие и склонность к мошенничеству. Щеки его покрывал густой загар, весь он был пропитан чем-то исконно-первобытным, но одет в костюм «от кутюр», на руке сиял золотой «Ролекс», размером с булыжник.

— О, дядюшка Георгий, — обрадовался ливанец, — познакомься с дорогим господином Тилевым.

Дядюшка Георгий бросил пренебрежительный взгляд в сторону Бояна, словно тот был мусорным ведром, и подтянул на левой ноге носок (обут он был в туфли марки «Бали»).

— Твоя фура опоздала на пять часов. Пять часов я торчал на холоде, у нас на таможне всего один небольшой обогреватель. Чтоб больше этого не повторялось, Тони!

— Повторится, Георгий, повторится, и не раз… — тихо ответил ливанец.

Он открыл свой кожаный кейс, задумчиво осмотрел его содержимое, помолчал с минуту, а потом вытащил небольшой пакет, завернутый в газету «Работническо дело». Положил пакет на стол и пришлепнул ладонью.

Таможенник явно смутился, его опухшее от алкоголя лицо побагровело.

— Мы с тобой договаривались, Тони…

— Господин Тилев — не свидетель, он мой верный компаньон в «Юнион табако». Вам с ним работать.

Дядюшка Георгий снова глянул на Бояна, как солдат на вошь, но руку к пакету не протянул.

— Мой компаньон — человек Генерала, — вкрадчиво произнес Тони. — Его доверенный человек.

Таможенник снова поправил носок, протянул руку, взял пакет и положил его во внутренний карман.

— Очень приятно, я Симеон Илиев, — чуть приветливее произнес здоровяк, опасливо озираясь. Ресторан был все так же уныл и пуст. — Друзья в шутку зовут меня дядюшкой Георгием. За мудрость. Ну, раз ты и есть этот…

— Он, он, не сомневайся! — уверенно заявил Тони Хури. — Наш господин Тилев.

С присущей ему щедростью ливанец расплатился с официантом, и тот с поклонами проводил их к выходу. В холодном зале ожидания вокзала было шумно, оборванные бомжи дремали на скамейках, шустрые цыганята сновали среди отъезжающих, прося милостыню, а в сущности, учась чистить карманы, скучающий полицейский, прислонившись к будке информации, ковырял пальцем в ухе, в сгустившемся воздухе ощущалось напряжение нищеты, но вместе с иллюзией свободы. Болгария действительно менялась, и это со всей очевидностью иллюстрировал некогда модный и роскошный вокзал.

— Дядюшка Георгий — не просто таможенник, — сказал ему в машине ливанец, — у него большое будущее. Вам с ним нельзя встречаться ни на КПП в Капитан Андреево, ни в Хасково, а только здесь, в толпе. И платить ему будешь наличкой… Ммм, шашлык — вкуснятина!

Они доехали до центра, в безлюдности за ЦУМом и «Шератоном» чувствовалось близкое присутствие множества людей, митинг еще не начинался, но народ уже собрался, в холодном воздухе витали запах озона и угроза столкновения. Они повернули направо у Судебной палаты, и ливанец припарковал Мерседес в конце улицы Позитано. Вошли в недавно открытый арабский ресторан, полутемный, благоухающий специями. За небольшим столиком у стены за рюмкой анисовки их уже ждал Фаттих — тот самый араб, что в подземном гараже «Нью-Отани» помог Бояну справиться с первой фурой сигарет.