Марь - Алексей Воронков

– Ну вот… – глубоко вздохнув, проговорила она. – А теперь давай-ка потихоньку потопаем к дому, не то замерзнем, как льдышки…

– Потопаем, – покорно согласился Димыч и, опершись рукой на худенькое Верунино плечо, попытался пристроиться к ритму ее шага. Это у него получалось плохо, поэтому он часто спотыкался, и жене с трудом удавалось удержать его на ногах.

Ох уж эта Веруня! И откуда только силы у нее брались?.. А может, это природа так устроила женщину, что в самые критические моменты жизни у нее вдруг появляется запасное дыхание, которое и помогает ей и коня на скаку остановить, и в избу горящую войти?..

– Верунюшка, жив останусь – всю дурь выброшу из головы… – стуча от холода зубами, говорил Димка. Из него потихоньку выходил хмель, и он чувствовал себя щенком, попавшим в ледяную купель.

– Конечно, Димочка, конечно… Ну пойдем, пойдем… Вот так, потихоньку, полегоньку…

Веруня шла, радуясь тому, что все на этот раз вроде бы обошлось, что она ведет мужа домой, что сейчас она напоит его горячим чаем и уложит в постель. А там будь что будет…

…Сегодня Димка не может вспоминать тот случай без слез. Ведь, получается, он обманул жену. Потому как позже ей еще не раз приходилось таскать его пьяного через весь поселок, краснеть за него, терпеть от него унижения и оскорбления, а главное, переживать за него, идиота. Будь она сейчас рядом, он бы упал перед ней на колени и долго просил у нее прощения. Но она далеко. Терпела его, дурака, терпела, но вконец не выдержала – уехала к родителям. А он продолжал гулять. Но вот однажды, проснувшись среди ночи в холодном поту, он вдруг понял, что идет ко дну. И ему стало страшно. Захотелось завыть, позвать Веруню на помощь, но дом был пуст… Дождавшись утра, он сел в автобус и отправился в райцентр. Там нашел военкомат и слезно попросил, чтобы его взяли в армию. Короче, «сдался». И, наверное, правильно сделал, иначе бы пропал.

А Веруня… Нет, скорее всего, она его не простит. Намаялась, наплакалась… Ну а он только сейчас понял, что жить без нее не может. Когда еще не попал в эту глушь, каждый день посылал ей письма. Она не отвечала, а он все равно продолжал писать. Письма эти он аккуратно складывал в свой вещмешок, надеясь, что когда-нибудь отправит их на Большую землю.

Стыдно ему, ох как стыдно! И перед любимой Веруней, и перед своей совестью. Что и говорить, со временем оно легче бывает оценить свои действия. Но сегодня он уже не тот, он созрел до высоких чувств и понимания своей ответственности за ближнего. Он бы уже не стал вести себя, как прежде, играя на чувствах родного ему человека. Но поймет ли это Веруня?..

В один из дней, предшествовавших ноябрьским праздникам, когда зима вздохнула полной грудью, заковав землю в ледяной панцирь, Бэркан содрогнулся от топота сотен оленьих копыт. Это пастухи пригнали с далеких пастбищ свои стада. И завертелось, закружилось все вокруг, нарушая размеренный ритм жизни поселка.

Имм аналоге бега… Это не только месяц падения снега. Это время забоя оленей. То, что оленина – первостепенная еда тунгусов, и говорить не приходится. Но теперь вот и государство требует, чтобы тунгусы ему мясо продавали, потому как скуден мясной рынок страны. Если бы не это, пасли бы они да пасли своих олешек на дальних ягелях и не гнали бы их гуртами на убой. Себе-то много ли нужно! Всего-то одну-две туши на всю зиму для семьи. Потому как есть еще рыба, есть дичь, есть, в конце концов, ягоды. А так ведь зимой нет особой мороки с оленями. С наступлением холодов они чаще держатся вместе, а уж когда начинается пурга, то и вовсе сбиваются в плотное стадо и своим теплым дыханием согревают друг друга. В общем, пасти их становится легче, потому как не нужен такой пригляд, как ранней осенью, когда, того и гляди, твои молодые вонделки сбегут с этими наглыми быками-ярунами, которые вечно идут из тайги на сучий запах.

Не легче бывает и весной, особенно в апреле, когда на оленеводческих пастбищах начинается отел и появляются первые телята. К этому времени эвенки перекочевывают вместе со стадом в долины небольших рек, хорошо защищенных от ветра и богатых оленьим мхом – ягелем и пушицей. Места для стоянок выбирают рядом с неглубокими спокойными ключами – это чтобы новорожденные телята не могли утонуть. Место стоянки огораживают изгородью, чтобы взрослые олени не могли разбежаться и вернуться на старое стойбище: привыкают, окаянные, к одному месту, а потому плохо приживаются на новом.

Отел добавляет работы оленеводам. Тут надо и ветеринарную помощь вовремя оказать важенкам да телятам, а еще стеречь, чтобы хищники не напали на стадо. Особенно опасными в это время бывают медведи, которые встают после спячки голодные и свирепые. Они не только давят беспомощных телят, но и задирают стельных маток, мешают им телиться, разгоняют оленье стадо, вынуждают олених бросать своих детенышей. Вот пастухам и приходится крутиться. Ночью они с винтарями да собаками стерегут стадо, а днем объезжают окрестности в поисках затерявшихся оленей. Так что не до отдыха.

Но вот теперь, когда вся эта морока позади, можно было бы и передохнуть, а тут плановый забой. И никуда от этого не денешься. Начнешь увиливать, прятаться в тайге от заготовителей, а такое бывало и не раз, – так ведь на вертолете отыщут. Да еще тюрьмой пригрозят. А разве хочет тунгус в тюрьму? Там без рыбы да без оленины он быстро ноги протянет. Да и не может тунгус без работы, а в тюрьме, говорят, ее часто не бывают. Вот и ловят зэки вшей вместе с палочками Коха, а потом загибаются в туберкулезных муках.

Шумно в поселке, суетно. Кто-то мастерит изгородь для оленей, опасаясь, что, непривыкшие к шуму, они могут сбежать в тайгу, кто-то уже начал забой, а кто-то даже успел и разговеться…

Со всех сторон звучат радостные голоса. Люди впервые видятся после долгой разлуки.

– Здорово, Петрушка! Здорово, гирки (то есть друг)!

– Здорово, Прошка… С возвращением, что ли?

– Ага!.. Ирэмэми! – дескать, приходи в гости. – Нюрка моя нимин приготовит из свежего мяса. Только без бутылки не являйся.

– Хорошо…

А то вдруг кто-то браниться начинает.

– Ну вот, явился наконец наш паршивый дорокон (барсук, значит)! Что, по водке соскучился? Гляди-ка, не успел вернуться с ягелей – и тут же за бутылку… – бывало, выговаривала какая-нибудь орочонка своему непутевому мужу, который лишь под утро едва живой приполз от соседа.

– Я не дорокон – я бэюн (дикий олень)! – огрызается муж, держась обеими руками за молодую ель, что растет у них во дворе.

– А может, скажешь еще амикан? – с ехидцей спрашивает его жена.

– А что? Разве не похож?

– Медведи до соплей не напиваются, – говорит женщина. – И не стыдно? Дети смотрят… Тоже мне, вернулся герой! Да лучше бы ты с оленями на пастбище остался. Ну на кого ты похож?.. Эх ты, гуран паршивый!

Эти слова сильно обижают мужчину. Ну какой же он козел?