Александровскiе кадеты. Том 1 - Ник Перумов

Но нет, Федя просто не мог не посмотреть!..

Вот внизу заметалось светлое пятно, фонарь раскачивался. Ближе, ближе, ближе…

А потом внизу прошла фигура. Прошла, согнувшись под тяжестью длинного вытянутого ящика, очень похожего на те, что были в комнате, где прятались кадеты.

И ничегошеньки, кроме этого, разглядеть не удалось.

– Совсем спятил, Слон! – шёпотом ругался Бобровский, когда они выбирались из тесной каморки с трубами. Заставленная шанцевым инструментом кладовая показалась им райскими преддвериями, а уж когда добрались до лестницы, что вела к их спальням…

– Фух, теперь бы не попасться. – Лев торопливо отряхивал форменные брюки.

Однако они не попались. Корпус спал, спал тревожным сном, и вновь, когда Фёдор с Бобровским выбрались из подвалов, стали слышны нечастые выстрелы в окрестностях. Больше всего палили в направлении Александровской слободы.

Где были все офицеры, все дядьки-фельдфебели – Фёдор Солонов не знал и знать не хотел.

На этаже седьмой роты было темно и тихо. Только несколько лампочек и оставалось гореть – возле выхода на главную лестницу да ещё пара под потолком длинного-предлинного зала, где они строились.

– Завтра поговорим! – Бобровский шмыгнул за дверь.

Фёдор машинально кивнул; тут же навалился и новый страх – а ну как Ниткин, вернувшись с дополнительных занятий, старательно запер дверь изнутри?! Что тогда делать кадету Солонову, где коротать часы до побудки?

Обмирая чуть ли не сильнее, чем в подвалах, Федя потянул за ручку – и облегчённо вздохнул, потому что дверь оказалась не заперта.

Уфф, как же хорошо было оказаться в их с Петей комнатке!.. Тем более что в зале уже зацокали хорошо знакомые Фёдору каблучки Ирины Ивановны, вернувшейся к обязанностям дежурной по роте.

Тихо. Темно. Но темнота тут добрая, уютная, почти домашняя.

Фёдор ощупью добрался до постели, разделся, не забыв аккуратно повесить форму, залез наверх – и тут на соседней постели взлетела лохматая со сна голова душевного друга Пети Ниткина.

– Федя!!! Ты где был-то?!

– Тихо, тихо! Потом все расспросы! Утром!.. Меня тут, э-э-э… не хватились?

– Нет.

Федя облегчённо вздохнул. Может, и впрямь пронесёт, может, и в самом деле никто так и не прознает про их вылазку…

– Ты. Где. Был?!

– Да чего тебе, Петь? Давай спать, а?

– Какое спать! Не могу спать! Ты куда пропал? Из корпуса вылететь захотел?

– Чего ты меня тут распекаешь, словно классная дама?.. – Петя, конечно, друг, но не хватало ещё от него упрёки выслушивать.

– Ничего не распекаю! А только нельзя так!

– Завтра, Петь, ладно?

– Расскажешь, да? Обещаешь, да?

– Обещаю, – вздохнул Солонов.

Утром Петя устремился в атаку на Фёдора, словно вся армия генерала Ноги на штурм Порт-Артура. Пришлось отбиваться, разумеется, под благовидными предлогами – для начала «да погоди ты, на поверку опаздываем!», потом «не болтай в строю, ты чего?!», потом на Ниткина надвинулся горой Севка Воротников:

– Ты чего на Слона наваливаешься, Нитка? А ещё друг называется!..

Лёвка Бобровский казался после ночных приключений бледным, но Феде хитро подмигнул. Дескать, всё вижу, всё понимаю, шлю на помощь резервный батальон!..

Фёдору было несколько стыдно, но как и что рассказывать Пете, он решительно не знал.

Однако день, несмотря ни на что, начался как обычно, как случалось ещё до всех этих «инсургенций». Государь принял депутацию рабочих и сельских выборных. В газетах напечатали списки «претерпевших от беспорядков», всего погибло двадцать девять человек «мирных обывателей» и пятьдесят семь получили ранения. Всем «невинно пострадавшим» император выплачивал пожизненную пенсию – особенно тем семьям, где лишились кормильцев[30].

В Гатчино стало тихо.

Уроки начались, как всегда, и учителя являли строгость, даже Ирина Ивановна. Именно она с присущей ей зоркостью заметила странную бледность и даже подавленность Бобровского. Лёвка отмалчивался, глядел в парту и что-то рисовал тонко очиненным карандашиком на промокашке.

– Кадет, вы здоровы?

– Так точно. – Лёвка постарался ответить бодро и даже с лихостью, как положено, но получилось не очень.

– Не обманывайте меня, кадет! – Госпожа Шульц погрозила пальцем. – Сидите сиднем, и вообще, я ещё не слышала от вас ни одного ехидного вопроса.

Бобровский аж покраснел. И бросил умоляющий взгляд на Севку Воротникова. Тот замешкался, но лишь на миг; бросил быстрый взгляд на доску, где красовалась тема, аккуратно выведенная рукой Ирины Ивановны: «Буква «ѣ» въ корняхъ и суффиксахъ».

И поднял руку.

– Ирина Ивановна, а Ирина Ивановна! А зачем нам вообще эта «ять»? Только путает всё! Вот говорилось тут, что заседает комиссия и скоро «ять» вообще отменят! Правда, здорово будет?

– Мм, Всеволод! Очень рада, что вы наконец перестали на моих уроках играть в молчанку, – усмехнулась госпожа Шульц. – А кто же это вам говорил – про комиссию?

– Папка мой! – вдруг выпалил Костька Нифонтов. – Он говорил, а я Севке пересказал!.. Неправильно у нас с этой ятью! Только мешает! Зубрим, зубрим, а зачем?

– Очень хорошо, что уважаемый родитель ваш, кадет Нифонтов, делится с вами последними новостями с, так сказать, грамматического фронта, – невозмутимо ответила Ирина Ивановна. – Вопрос хороший. И по теме урока. Что ж, давайте разберёмся.

Фёдор смотрел, как госпожа учительница улыбнулась, подошла к доске и быстро, но очень аккуратно написала три английские буквы – «с», «k» и «q».

– Вот скажите, кадет Воротников, вы как считаете – английский язык, он правильный? Всё правильно в Великобританском королевстве делают?

Кадет Воротников захлопал глазами и несколько приуныл, но деваться было некуда – встал за друга.

– Н-не знаю, Ирина Ивановна…

– Ну а всё-таки? – настаивала госпожа Шульц. – А вы что думаете, кадет Нифонтов?

Костька набычился, даже кулаки сжал. Злости в нём всегда было вагон и маленькая тележка.