Александровскiе кадеты. Том 1 - Ник Перумов

– Ну, Пётр… – только и сказал он, заглянув внутрь.

Петя обхватил голову руками и лежал сейчас лицом вниз, словно солдат под обстрелом.

– Это ж надо… – начал было Ромашкевич, но тотчас и осёкся под взглядом подполковника.

– Примите командование, Константин Фёдорович. Кадет Ниткин, встать! За мной, шагом марш! И вы, Александр Дмитриевич.

Аристов с Ромашкевичем повели несчастного Петю куда-то к выходу со стрельбища.

– Кадет Солонов, а вы куда?.. Вам приказа покидать огневой рубеж не было. Отделение, слушай мою команду! Затвор открыть! Патрон вложить! Продолжаем упражнение!..

…Когда рота отстрелялась (Петя, Ромашкевич и Аристов так и не появились), Коссарт велел собрать мишени.

– Не бойтесь, если мало куда попали. Стрельбе, господа кадеты, учатся долго и упорно, и не только тут, на линии огня. Рота, оружие к осмотру!.. – Капитан пошёл вдоль линии, придирчиво вглядываясь в открытые затворы. – Хорошо. Рота, становись! По порядку ко мне с мишенями, подходи!

Фёдор держал в руках белый бумажный лист с чёрным пятном «яблочка» и концентрическими кругами. Из десяти пуль семь легли в «десятку», ещё две – в «девятку» и лишь одна стыдливо темнела в не столь почётной «восьмёрке», хоть и очень близко к внутренней границе.

– Так, кадет Нифонтов… пятьдесят два из ста, заваливаете вправо и вниз, но ничего страшного, поработаем… кадет Воротников, семьдесят один, неплохо, очень неплохо… кадет Бобровский, о, восемьдесят! Стреляли раньше, кадет?

– Так точно, приходилось, господин капитан!

– Где же?

– В… в домашнем тире, – несколько смутился Лев.

– Хорошо иметь таких родителей, – чуть иронично заметил Коссарт. – Кадет Солонов? О! Девяносто шесть, господа кадеты! Девяносто шесть! Где учились, Фёдор? Небось отец учил, полковник Солонов?..

– Никак нет, господин капитан! Оно у меня как-то сразу пошло… ещё в прошлой гимназии…

Нет, на самом деле, конечно, не сразу. Но навострившим уши Нифонтову, Бобровскому и Воротникову об этом знать никак не следовало. Истинный кадет никогда не признается, что прикладывал хоть какие-то усилия, чтобы получить хорошую отметку, всё должно было случаться как бы само собой.

– Вы молодец, кадет. Разрешение на посещение чайной вне очереди.

– Премного благодарен, господин капитан! – выпалил Фёдор уставное.

И вновь услыхал шипящее, в спину: «Подлиза!»

Теперь он почти не сомневался, что был это Костька Нифонтов.

Но, само собой, настоящий кадет на подобное внимания не обращает. Потому что если обращает, то надо драться, и вся недолга, а драться сейчас Феде было совершенно не с руки – Петю надо выручать!..

– Господин капитан, разрешите обратиться!

– Что вам, Солонов? – Капитан Ромашкевич улыбнулся, однако был занят – заносил в тетрадь первые результаты седьмой роты в стрельбе; так себе результаты, если честно.

– Разрешите спросить – про кадета Ниткина…

– А, – кивнул капитан. – Кадету Ниткину требуются дополнительные занятия.

– Но не…

– Станьте в строй, кадет, – чуть строже закончил Ромашкевич.

Седьмая рота промаршировала к выходу со стрельбища. В небольшой каморке за деревянным столом Фёдор увидел друга Петю – тот часто моргал, глядя на аккуратно разложенные перед ним на чистой холстине детали разобранной винтовки. С другой стороны над столом нависал бородатый унтер.

– Вот энто, – поучал он Петю, – именуется «стеблем». У затвора тоже он бывает, не токмо у цветка какого. А вот энто – боевая личинка. Сие – выбрасыватель, чтобы, значить, стреляную гильзу наружу выкинуть. Энто – курок, энто – ударник, который по капсюлю бьёт, значить. А вот это – боевая пружина, её сжимает затвор, когда назад его отводишь…

Перед Петей лежали какие-то схемы и чистый листок, где он лихорадочно что-то черкал карандашом, то и дело бросая на унтера взоры, полные немого обожания. Похоже, любой, кто мог рассказать Пете что-то новое по части техники и машинерии, поднимался в его глазах на уровень если не Господа Бога, то близкий.

Фёдору очень хотелось спросить, что же такое учинил Пётр Ниткин с винтовкой, но разговорчики в строю, как известно, не допускаются.

И после занятий Петя не появился.

В чайную Федя не пошёл. Одному не хотелось, а друг, видать, совсем застрял на дополнительных занятиях. Вокруг корпуса долгое время стояла тишина, однако перед отбоем где-то в Александровской слободе прокатился быстрый горох выстрелов.

Петя всё не возвращался. Поджидая друга, Фёдор высунулся в опустевший коридор только для того, чтобы нос к носу столкнуться со Львом Бобровским.

– Тсс! Тихо! – Лев почти что втолкнул Федю обратно в их с Ниткиным комнатушку. – Поговорить надо, Солонов… Слон.

«Слон» было хорошим, уважаемым прозвищем, и Фёдор решил не упрямиться.

– Ну, чего тебе, Лев?

– Сказал же – поговорить надо! – Бобровский по-хозяйски плюхнулся на Петин стул, оглядел ряды книг. – Вот зубрила, тоже мне ещё…

– Ниткин не зубрила, а мой друг, – насупился Федя.

– Ладно, ладно, уж и слова не скажи, – отмахнулся незваный гость. – Слушай сюда, Слон. Только поклянись, что никому! Даже Нитке.

Федя заподозрил неладное.

– А в чём дело-то? – осведомился он не слишком вежливо. – И Нифонтов с Воротниковым как, знают?

– Да не знают они ничего! – Бобровский скривил губы. – Я к тебе пришёл потолковать, к первому. Костька хитёр, Севка силён, а тут дело такое, что ещё кой-чего требуется.

– Что, например?

– Голова! Мозги требуются, не понятно, что ли? – рассердился Лев.

Ну, если голова, тогда ещё ничего.

– Так дело говори тогда, чего тянешь?

– Да не тяну я!.. В общем… тут такое дело… Слон, ты… ты привидений боишься? – Голос Льва упал до шёпота.

– Вот ещё! – как надо отвечать на подобные вопросы, Фёдор научился ещё в 3-й Елисаветинской. – Придумаешь тоже, Бобёр! «Боюсь»! Ничего подобного! Что, ночью на кладбище прогуляться решил?

– Да ну тебя! Кладбища – это только малышню пугать да гимназисток!.. Не. Я про подвалы корпуса. Забыл, что ли?

– Ничего я не забыл, – буркнул Фёдор. – А привидения-то тут при чём?

– Да старшие возраста болтали… – Бобровский неопределённо покрутил рукой. – Что, мол, то ли светилось там что-то, то ли тени какие-то серые бродили… Астахов-Буйновский с четвёртой роты и брякнул, «привидения», мол. Дескать, подвалы в корпусе старые, бог весть, что тут на его месте раньше стояло…