Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

На заре дверь открылась. Первым вошел куссонский священник, потом Ангерран, а за ними — Туссен, несущий доспехи. Крестный повторил свой вопрос:

— Франсуа, как сможешь ты одолеть самого опасного своего врага?

Франсуа ответил:

— Беспрестанно сражаясь с самим собой и призвав Бога на помощь.

Ангерран поднял глаза к небу с выражением бесконечной благодарности, потом обратился к крестнику со словами Людовика Святого:

— Отлично, мой лев!

Приблизился Туссен с доспехами. Ни на ком, кроме королей и принцев, не видели более прекрасных. Ангерран де Куссон был богат и не считал денег, чтобы достойно снарядить Франсуа. Сталь была отполирована так, что сверкала, словно зеркало. На груди был лев из накладного золота — стоящий на задних лапах, рычащий, с высунутым языком и выпущенными когтями. Золотых дел мастер, его сотворивший, постарался на славу, это был настоящий шедевр.

Но пока его облачали в доспехи, Франсуа даже не обращал на них внимания, он едва удостоил их взглядом. А все потому, что заметил на правой руке своего дяди перстень со львом и уже не сводил с него глаз. И в этот торжественный миг, — в миг, который, что бы потом с ним ни случилось, навсегда останется самым прекрасным воспоминанием его жизни, — его, ко всеобщему удивлению, вдруг начал разбирать безумный смех. Ему вдруг снова пришла на ум та пьяная речь, когда он бахвалился разыскать святой Грааль, после того как убьет дракона. Вот же он, его святой Грааль, сверкает на дядином пальце! Это было и целью и наградой в его долгом и тщетном поиске. Франсуа преклонил колени на молитвенной подушечке перед алтарем. Туссен встал позади него, держа щит «пасти и песок» рода де Вивре. Ангерран занял первый ряд, за ним — все прочие обитатели замка, и месса началась…

В конце службы священник благословил меч и приблизился с ним к Франсуа.

— Франсуа, я вручаю тебе этот меч, чтобы ты стал поборником справедливости Господней. У оружия твоего обоюдоострый клинок. Одной его стороной защищай бедного от притеснений богатого, другой — слабого от сильного.

Потом кюре отвесил Франсуа две легкие пощечины — напоминание об обычае былых времен, когда посвящаемый получал полновесную оплеуху. Но Ангерран воскресил древнюю традицию. Пока Франсуа, благословленный священником, поднимался с колен, его крестный подошел к алтарю, встал лицом к племяннику, медленно снял со своего безымянного пальца перстень со львом и надел его на руку Франсуа. Перстень, ради которого были отрублены пальцы его отцу и деду, обрел, наконец, своего хозяина и взглянул на него рубиновыми глазами… И тогда Ангерран хлестнул Франсуа по лицу наотмашь, промолвив:

— Будь рыцарем!

Франсуа покачнулся. Он сиял в своих доспехах с золотой насечкой, рядом со щитом «пасти и песок», которым потрясал Туссен. Подняв правую руку, Франсуа обратил перстень к собравшимся и что было силы, от всей души прокричал:

— Мой лев!

18 июня 1356 года второй сын Эдуарда III, Генрих, герцог Ланкастерский, высадился во главе армии в Сен-Ваас-Ла-Уге, в том самом месте, где десять лет назад начал кампанию его отец. Вместе с Черным Принцем, вернувшимся в Бордо после своего ужасного набега на Лангедок, их стало уже двое — сыновей английского короля на земле Франции.

Войско герцога Ланкастерского было немногочисленным: тысяча рыцарей и четырнадцать сотен конных лучников. Но оно было хорошо обучено и необычайно подвижно. Ланкастер немедля предпринял опустошительный рейд по долине Сены. Иоанн Добрый затеял его преследовать, но английский принц оказался слишком хитер, чтобы дать себя поймать. Ему удалось ускользнуть, и он продолжил свои стремительные налеты.

Так длилось больше месяца. А в начале августа ушей французского государя достигла весьма важная новость: Черный Принц отправился маршем на север, опустошая все на своем пути. Его намерением было, без сомнения, соединиться с братом. Настал критический момент, и Иоанн Добрый назначил сбор всех своих вассалов 1 сентября в Шартре.

***

Франсуа де Вивре пустился в путь 24 августа, в день святого Бартельми. Он ликовал. Война представлялась ему даром Божьим. То обстоятельство, что она разразилась так быстро после его посвящения и позволяла немедленно испытать свои силы и храбрость, мог быть лишь божественным вознаграждением.

Франсуа был не один. Туссен и дядя скакали с ним бок о бок. Туссен вез черно-красный флажок — цвета де Вивре; Ангерран ехал во всей своей красе. Его доспехи вышли из рук того же мастера, что и доспехи Франсуа: сияющая сталь, на груди два золотых волка. Богатого куссонского сеньора сопровождали не один, а целых четыре оруженосца, выбранных из числа замковых солдат: первый вез копье, второй — палатку и оружие, третий — припасы в дорогу, а четвертый — бело-зеленый флажок.

Маленький отряд проезжал деревню за деревней. При их появлении крестьяне трогательно выражали свою признательность, а священники благословляли воинов. Франсуа вновь открывал для себя ту Францию, которую видел только во время чумы; он также начинал постигать, что значит быть рыцарем. Он вдруг почувствовал, какая ответственность легла на него: ведь он оставался единственной надеждой, единственной защитой всех этих бедняков, и теперь его долг — победить ради них… Все чаще Франсуа погружался в созерцание перстня со львом.

Что касается Туссена, то этот пребывал в не столь возвышенном настроении. К нему вернулась вся его беззаботность, словно опять настали времена Броонского леса. Уж он-то заставит своих старых врагов англичан сполна заплатить за котел! Каждая капля того кипятка будет отомщена! Особенно Бедхэм — вот кто ощутит на себе его гнев. Ведь не будет же Бог настолько несправедлив, чтобы не поместить англичанина на его пути. И Туссен без конца молитвенно складывал руки, повторяя с комическим усердием:

— Господи Иисусе, Мария, Иосиф, дайте мне повстречать Бедхэма!.. Господи Иисусе, Мария, Иосиф, дайте мне повстречать Бедхэма!..

Ангерран не был расположен смеяться. Как бы ни обернулось дело, он знал, что выступил в свой последний поход. В сорок шесть лет это уже само по себе чудо — быть способным скакать на коне и биться. Потом (если для него еще настанет какое-нибудь «потом») он вернется в Куссон. Возьмет ли он жену, чтобы иметь наследника? Ангерран наверняка знал, что нет. Есть вещи, которые можно совершить лишь однажды. К тому же его наследник здесь; вот он, его сын, скачет с ним плечом к плечу… Впрочем, сеньор де Куссон всегда знал, что у Флоры не будет преемницы.

Ангерран гордился своим крестником. Не только потому, что тот стал исключительным бойцом, но потому, что у него были открытая душа и чистое сердце. А это главное. Теперь его труд завершен, и род Куссонов угаснет с ним вместе… Ангеррану больно было оторвать взор от серебряного щита с двумя муравлеными волками, противостоящими друг другу, с которым он, возможно, в последний раз шел навстречу врагу. Был бы его предок Юг доволен им? Ангерран на это надеялся. Всю свою жизнь он старался вести себя, как подобает рыцарю. Теперь ему оставалось последнее — покрыть славой свой герб.