Троя против всех - Александр Стесин

Историю о встрече Нзинги с португальским губернатором Луанды знает каждый ангольский школьник. В зале, где проходил прием, было всего одно кресло – для губернатора. Предполагалось, что африканка Нзинга будет либо стоять, либо сидеть на полу, где для нее были приготовлены бархатные подушки. Нзинга же, оценив ситуацию, сделала знак одной из своих рабынь, и та преклонилась перед госпожой так, чтобы Нзинга могла на нее сесть. Если копать глубже, отыщется прецедент из еще более древней истории: предание, дошедшее из глубины веков, гласит, что жестокий царь Банго-а-Мусунго, садясь на трон или поднимаясь с него, всегда опирался на два жезла с острыми наконечниками. Каждый из наконечников покоился на груди раба, простертого на земле возле трона. Таким образом, всякий раз, когда Банго-а-Мусунго водружал свое могучее тело на трон, он приносил в жертву богам сразу двух рабов, чьи сердца пронзали острия царских жезлов. По сравнению с этим обычаем выходка Нзинги кажется вполне невинной, но европейские визави отдали должное жесту. Не менее сильное впечатление произвели на них и ее дипломатические способности, и то, что она говорила на безупречном португальском, ни разу не прибегнув к помощи толмача. В результате переговоров губернатор Жуао Коррейа согласился на мир на равных началах – без вассалитета и выплаты дани со стороны Ндонго. Нзинга же, в свою очередь, согласилась принять христианство и пообещала, что его величество Нгола Мбанди сделает то же самое.

Вернувшись в Кабасу, она отчиталась брату об итогах дипломатической миссии. Нгола Мбанди согласился принять христианство. Но когда выяснилось, что крестить его будет не португалец, а африканец (мало сказать, африканец, сын одной из рабынь Нголы Килванжи), строптивый король счел себя оскорбленным и выгнал чернокожего священника, развязав тем самым новую войну. Теперь он заручился поддержкой наемных солдат жага.

Жага, они же – йака, мбайака, имбангала, – ангольские самураи, чей главный принцип был вполне созвучен одной из заповедей буддизма: отказаться от привязанностей. В согласии с воинским кодексом жага никогда не обзаводились собственным жильем, не присягали на подданство и даже убивали собственных детей, чтобы избежать тирании знатных родов. При этом они усыновляли мальчиков, схваченных во время набегов, и воспитывали их в духе самурайского кодекса. По достижении определенного возраста будущих воинов отдавали в муканды – школы, где их готовили к обряду инициации. Испытания, которым их подвергали во время этого таинства, были настолько ужасны, что половина мальчиков погибала. Про таких говорили, что они умерли безымянными, потеряв свое детское имя и не успев получить имя воина. Тем, кто выдерживал испытания, выбивали передние зубы, делали ритуальную скарификацию и натирали кожу красной глиной, смешанной с пальмовым маслом и корой дерева такула. Теперь они считались полноправными членами общины. В междоусобных войнах жага служили тем, кто больше платил.

Заключив соглашение с жага, Нгола Мбанди ретировался в свое киломбо[110] на реке Кванза, чтобы оттуда наблюдать за дальнейшим ходом событий. Когда стало понятно, что жага готовы в любой момент переметнуться на сторону португальцев, Мбанди решил отправиться в Луанду, чтобы объявить португальскому губернатору о своей капитуляции. Но до Луанды он так и не добрался. По одной из версий, он умер от малярии, по другой – был отравлен сподвижниками его сестры Нзинги, которая таким образом стала полноправной королевой Ндонго. Вскоре был убит и малолетний сын Нголы Мбанди (ходили слухи, что убийцы вырвали ему сердце, после чего утопили в волнах Кванзы).

В начале своего правления новая королева, славившаяся искусством дипломатии, сумела объединить большую часть племен амбунду – и сделалась правительницей не только Ндонго, но и Матамбы. А затем, встав во главу армии сопротивления, проявила себя как незаурядный полководец. Она занимала трон Ндонго без малого тридцать лет и за это время, не имея огнестрельного оружия, проиграла больше сражений, чем выиграла, но ни разу не попала в плен. Не в состоянии справиться с черной королевой, португальцы убивали ее приближенных – советника Нжали, сестру Кифунджи. Другую сестру, Камбу, заточили в крепость Сао-Мигел. В конце концов уже очень пожилая Нзинга согласилась на предложение капуцинов установить мир с португальцами. Для этого от Нзинги требовалось повторно креститься и отправить португальцам двести рабов. В обмен на это ей гарантировали свободу и королевскую власть. Нзинга ответила: пускай ее сестру Камбу освободят, а количество рабов уменьшат вдвое. Условия были приняты, мир заключен, и история королевы добралась до относительно счастливой развязки. Вернувшись в Матамбу, Нзинга распустила свой военный лагерь и передала власть младшей сестре. Семнадцатого декабря 1663 года донна Анна де Соуза Мвене Нзинга Мбанди умерла в возрасте восьмидесяти двух лет и была похоронена в Матамбе, где ее могилу по сей день ищут паломники и туристы. С Нзинги начинается монаршая династия Гутерреш, просуществовавшая два с лишним века и насчитывающая тринадцать правителей, восемь из которых были женщинами. Кстати, самым популярным европейским именем в этой династии стало имя Вероника. Дойдя до этого места, я бросился было к телефону, чтобы поделиться прочитанным. Но вовремя сдержался: три дня назад я в очередной раз пообещал себе, что не буду ни писать, ни отвечать на письма. Впрочем, отвечать мне было не на что: от Вероники уже почти неделю не было ни слуху ни духу. Вероятно, она дала себе то же самое обещание.

Rainha Veronica. Чтобы отвлечься от мыслей о ней, я забирался все дальше в доколониальную историю Центральной Африки и добрался до конца XV века, когда король Нзинга-а-Нкуву разрешил португальцам войти в страну и принял католическую веру. Как выяснилось, в то время демократии в Конго и Анголе было побольше, чем сейчас. Власть не передавалась по наследству; нового нголу избирали путем открытого голосования – для этого специально назначалась коллегия выборщиков. Территория королевства делилась на девять провинций с названиями, похожими на имена духов из неведомой африканской сказки: Вунда, Мбата, Мбанда, Мбамба, Сойо, Нгойо, Лоанго, Каконго и Ндонго. У каждой провинции имелся свой мани (правитель) и свой город-крепость. Совет мани считался высшим органом государственной власти – наравне с властью нголы. В 1482 году в столицу Мбанза-Конго попал португальский первопроходец Диогу Кау, а через пятьсот лет из этого городка на севере Анголы (впоследствии переименованного в Сау-Сальвадор, а затем снова в Мбанза-Конго) начал свой военный поход лидер ФНЛА Холден Роберто.

После прихода европейцев у королей Конго и Анголы появились европейские имена: Афонсо I, Педро I, Диого I… Как же, как же, помню: Диого Первый – так звали попугая в доме на руа Эдуарду Мондлане. Еще там был ручной скворец по имени Диого Второй. Хозяйка, по-видимому, любила историю, но не очень хорошо ее знала: среди монархов Конго-Анголы были и Афонсо II, и Гарсия II, было восемь королей Альваро и четыре Педро, а вот Диого II как раз не было. Надо ли удивляться, что, в отличие от говорливого (и русскоговорящего!) попугая Диого Первого, скворец, названный в честь несуществовавшего короля, навсегда остался бессловесным?

Что остается от истории, кроме растиражированных имен? Разве что вязь африканских пословиц, резюмирующая историю страны лучше любого учебника: «Имя так же ничего не весит, как ветер, который дует в поле. Живые – это вода, которую пьют, которую видят, которой орошают землю. Мертвые – это ветер, который шевелит листву. Ветер что-то говорит, но он не виден. Ветер вздымает в реке волну, мертвые учат живых. Ветер оживляет воду. Мертвые бороться не могут. Они бессильны»[111].