Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции - Барбара Уокер

они его знали. Отец семейства объяснил, что на самом деле однажды летом он останавливался на даче Волошина, куда его отправил кто-то из семейства Герцык. «Мы с вами полночи просидели, беседуя в вашей мастерской, – напомнил он Волошину. – Вы мне показывали ваши рисунки. Я был тогда еще в почтовой форме». Волошин так и не смог вспомнить этого человека, но они поговорили по-дружески, а когда на следующий день Волошин столкнулся с барышней, похожей на гувернантку, он осторожно расспросил ее и получил дополнительные сведения об этом человеке:

– А, в собственном вагоне? Почему же он в собственном вагоне? Разве он сейчас какая-нибудь важная птица?

– Как же, они командующий 13 армией [там же: 271][147].

Вооружившись этими новыми сведениями, Волошин, согласно его воспоминаниям, поспешил на железнодорожную станцию, чтобы возобновить старое знакомство. Вскоре он получил обещание, что его довезут до Симферополя вместе с самим командующим.

Матросы-большевики, на которых, конечно же, тоже распространялось это приглашение, оробели и обрадовались. Волошин с гордостью отмечает (или утверждает), что до этого момента путешествия моряки предоставляли ему самостоятельно управляться с его тяжелым багажом, но теперь они не только несли его багаж, но и спорили между собой о том, кому пристала такая честь. На следующий день в четыре часа пополудни маленькая компания прибыла на железнодорожную станцию и получила места в поезде. В дороге Волошин и Татида были приглашены в вагон командующего: «Сперва была большая пауза. Затем он почувствовал необходимость поговорить по душам». В конце весьма «поучительной и интересной беседы», в ходе которой в благодарность за поездку Волошин составил компанию командующему и по-дружески выслушивал его, командующий назвал ему имя своего друга в симферопольской Чека, человека, который мог бы помочь ему добраться до Коктебеля [там же: 272].

В Симферополе Волошин получил представление о том, как идет создание нового красного Крыма. Во-первых, через знакомых он узнал, что одна из его критиков теперь занимает высокое положение в местном исполкоме и что якобы эта дама заявила: «Ну, если Волошин опять станет свои эстетические лекции читать, то ему головы не сносить» [там же: 273]. Это было первым предвестием того, что некоторые представители русской интеллигенции будут использовать полномочия, обретенные ими благодаря вхождению в стремительно множащиеся органы бюрократической власти, для преследования и угроз друг другу. Тем не менее Волошин, похоже, добился определенных успехов в общении с местной красной бюрократией, поскольку в его архиве мы находим пару удостоверений, или мандатов, выданных Отделом искусства Симферопольского Отдела народного просвещения (Отнарпроса). В одном документе его назначают заведовать Отделом искусства в Феодосии. Другой показывает, какое влияние можно было приобрести благодаря такому мандату, а именно возможность держать под контролем собственное выживание в период военной интервенции. Вероятно, здесь стоит воспроизвести этот документ, поскольку в нем говорится о тех видах товаров и услуг, которые требовались Волошину во время путешествия и которые проще всего было получить с помощью бюрократических средств:

Мандат

Отдел искусств просит все советские учреждения, от которых это зависит, предоставлять тов. М. А. Волошину вне очереди[148], лошадей, железнодорожные пропуски и билеты для служебных поездок, – и помещение для жилья.

Заведующий отделом: [Подпись]

Секретарь: [Подпись][149]

Этот документ написан от руки, и в последней строчке слова «помещение для жилья» вписаны отдельно, чернилами, отличающимися от тех, которыми был написан основной текст документа; скорее, они были вписаны теми же чернилами, которыми поставлена подпись, из чего, вероятно, следует, что это была особая просьба Волошина в момент подписания документа. Подобный документ имел большую ценность во времена, когда местность была расчерчена военными укреплениями, а средства передвижения и места для проживания становились все менее доступны. Выражение «вне очереди», обеспечивавшее Волошина лошадьми, пропусками, билетами и помещениями для жилья без необходимости ждать в очереди, напоминает о последствиях бюрократического наступления на свободу передвижения и распределения товаров и услуг. Теперь всем приходилось стоять во все увеличивающихся длинных очередях, порой только для того, чтобы, дождавшись своей очереди, узнать, что получить тот товар или услугу, ради которой стоял, больше нельзя или что у лица, ответственного за распределение этого товара или услуги, закончились приемные часы. Хотя не вполне ясно, пришлось ли Волошину заплатить за эти ресурсы, очевидно, что при большевиках доступ к экономическим благам перестал определяться только лишь наличием денег; скорее, по крайней мере отчасти, он обеспечивался связями с бюрократией и наличием удостоверений.

Еще одно красноречивое представление о новом красном Крыме Волошин получил, явившись на прием к тому работнику Чека, имя которого ему назвали. В первую очередь этот человек спросил, не хочет ли Волошин получить документ, удостоверяющий его принадлежность к Чека. Узнав, что подобный документ вполне может принудить его к исполнению определенного рода обязанностей, Волошин вежливо отказался от такой чести и вместо этого получил документ с печатью, разрешающий ему свободный проезд в Феодосию. Продолжив свое путешествие, он вскоре оценил важность этого документа. Приехав в Карасубазар, где ему нужно было сменить лошадей, они с Татидой сначала с грустью узнали, что им придется подождать до следующего дня. По-видимому, в этом городке даже наличие мандата Отдела искусств не избавило его от необходимости ждать своей очереди. Тогда, вспомнив о документе из Чека, Волошин предъявил его местному начальнику, которого при виде печати «прямо передернуло» [там же: 273], после чего он прокричал в телефон, чтобы лошадей предоставили немедленно. Если доступ к такой услуге, как смена лошадей, зависел от бюрократической власти, то, несомненно, самой эффективной бюрократией была та, с которой была связана наиболее явная угроза насилия, а именно Чека. Поразительно большое число других литераторов, от футуриста Маяковского до радикальных рапповцев, вскоре приняли к сведению этот факт и воспользовались им.

Выделенная им упряжка лошадей довезла Волошина и Татиду до поселка Старый Крым, расположенного в горах неподалеку от Коктебеля; и там Волошин столкнулся с новыми признаками растущих хитросплетений большевистской бюрократии в области искусства и культуры. Волошина остановил на улице знакомый художник Константин Астафьев и сообщил, что он, Астафьев, теперь является руководителем новой большевистской организации, созданной для «охраны искусства», однако пока что это почти ничего не значит, поскольку из Феодосии не высылают нужных полномочий. А у него возникла проблема: в соседнем имении Шах-Мамай, изначально принадлежавшем знаменитому крымскому художнику Айвазовскому, исполком ближайшего села захватил картины живописца. Несмотря на все просьбы и требования Айвазовского, комитет отказался возвращать ему картины, и тот был в отчаянии. «Я думаю, – так, по его словам, ответил Волошин, – это просто