Крест на башне - Андрей Уланов

Обер-лейтенант улыбнулся еще более виновато.

— Погиб.

— А Айсман, Донненберг?

— Не знаю… они из ремроты? Ремрота держала южную окраину. Там, — запнулся опять обер-лейтенант, — там было жарко.

— Ясно.

Я откозырял и пошел… пошел вперед, сквозь огонь… ветер, становившийся с каждой секундой все сильнее, раздувал его, языки пламени тянулись чуть ли не до противоположной стороны улицы.

Жарко.

Смутно помню, как я с кем-то говорил… спрашивал… снова шел, механически переступая через тела, уворачиваясь от горящих досок, непонятно с чего вообразивших себя птицами…

Где-то далеко, на самом краю сознания, весело перестукивались выстрелы…

А потом я увидел ее — и бросился вперед, не чувствуя ног, не разбирая дороги… добежал, подхватил на руки, прижал… зарылся лицом в родную пушистость рассыпавшихся волос.

И — услышал… шепот, который был громче всех пушек мира. Да что там — громче Гласа Господня.

— Я знала… знала — ты вернешься.

«Полковник Васин приехал на фронт

Со своей молодой женой.

Полковник Васин собрал свой полк

И сказал им: „Пойдем домой!“»

ВОЛЬНООПРЕДЕЛЯЮЩИЙСЯ НИКОЛАЙ КАРЛОВИЧ БЕРЕГОВОЙ, РОТНЫЙ ФЕЛЬДШЕР

Очнулся я полтора часа спустя. Вокруг топорщилось вкусно пахнущее сено, вверху проплывали облака вперемешку с еловыми ветками, и, судя по тому, с какой неторопливостью они этим занимались, наша безнадежная выходка все же увенчалась успехом — преследовать отходящую роту синие не пожелали.

Мне повезло — от накрывшей кромку леса ракетной очереди я отделался всего лишь контузией. Еще двое нижних чинов, схлопотавшие по осколку, как поведал мне возчик, сумели перевязаться самостоятельно, не дожидаясь, пока единственному в отряде медику надоест валяться рядом с ними бесчувственным телом.

А вот фельдфебелю Антонову, как сказал мне один из вышеупомянутых раненых, вовсе не подфартило — после прямого попадания от него остался лишь одолженный мной «никон», да повисший на соседней березе обгорелый лоскут с Георгием третьей степени.

Удивительно, но иных потерь рота не понесла. Пока линдемановские танкисты занимались приведением «в чувство» своих синих друзей с помощью пулеметного огня, даже группа Марченко сумела не только благополучно выбраться из деревни, но и утащить с собой пускач. Так что столь нежно любимое прапорщиком Дейнекой «тяжелое вооружение» пока осталось при нас — чего, к сожалению, нельзя было сказать о боеприпасах к нему.

Проверив на всякий случай повязки обоих раненых, я, невзирая на горячие протесты возницы, все же нашел в себе силы слезть с подводы и отправиться на поиски штабс-капитана, дабы просветиться относительно наших дальнейших перспектив, — и главное! — разжиться папиросой-другой. Несмотря на все еще продолжающую наличествовать головную боль, курить хотелось просто адски, а мои собственные запасы «травы никоцианы» исчерпались еще вчера.

Поиски успехом не увенчались — оказалось, что Игорь вместе с нашей доблестной разведкой в лице унтера Петренко уже полчаса как ускакал вперед проверить маршрут предполагаемого следования роты. Мне же пришлось довольствоваться обществом Коли Волконского и его же ядреным малороссийским самосадом.

На переадресованный ему вопрос о видении нашего ближайшего будущего лейтенант поначалу ответил примерно теми же морскими терминами, коими несколько часов назад, перед боем, образно характеризовал свое мнение относительно тогдашней обстановки. Терпеливо дождавшись окончания его речи, я повторил заданный вопрос, и комвзвода-2, чуть смягчившись, буркнул, что об этом — сиречь о наших перспективах — в данный момент могут относительно уверенно рассуждать лишь трое. А именно: господь бог, его высокоблагородие полковник Леонтьев и командир кайзеровских танкистов, причем первый и последний имеют в данном случае явное преимущество перед нашим непосредственным начальством.

Наверное, на этой ноте нашу беседу стоило бы завершить, но я имел неосторожность поинтересоваться мнением Николая еще по одной занимавшей меня теме: что в оставленной нами деревеньке могло «приманить» к ней целых четыре сверхтяжелых танка — по нынешним временам драгоценность поважнее иных сокровищ короны?

Похоже, лейтенанту уже давно и сильно хотелось осчастливить кого-нибудь своим виденьем этого вопроса. И я в данном случае наступил… даже не на любимую мозоль, скорее, это походило на минную растяжку. Как там говорилось в бессмертном творении господ Катаева и Файнзильберга о поисках партийной кассы старгородского подполья? Остапа понесло? Вот и Колю Волконского понесло — могуче и неудержимо, невзирая ни на какие ухабы и рытвины.

Мне была прочитана продолжительная и весьма эмоционально окрашенная лекция на тему идиотизма начальствующего состава вообще, оного состава в армии. Лейтенант не преминул уточнить, что под «армией» он понимает все виды вооруженных сил, а не только одни лишь сухопутные войска, — и особенно на нашей войне, Гражданской, то есть бестолковой уже по определению. Полагаю, лишь наличие шагающих поодаль нижних чинов уберегло меня от получения второй за несколько часов контузии. Не окажись их — бывший моряк вряд ли бы удержался в рамках «громыхающего шепота».

Лекция была обильно приправлена примерами из практики — как наблюдавшимися докладчиком лично, так и известными ему по рассказам очевидцев. Примерами… один из этих примеров так дернул, казалось бы, давно зажившую и покрывшуюся коростой рану, что я едва не распрощался со своей уже неплохо вросшей в плоть личиной, начав открывать рот и захлопнув его лишь в последний миг.

Лейтенант помянул о первом сражении под Самбором, том самом…

Разумеется, Волконский никак не мог знать, что именно я как раз и был тем злополучным «красавчиком генштабистом», который доставил в штаб 35-й дивизии приказ о наступлении. Приказ, оказавшийся роковым. Насчет «красавчика» — это он, конечно, гиперболизировал. Вернее, дело было в том, что я всего лишь за полгода до того выпустился из академии, был, как водится, преисполнен самых радужных надежд… ну и вел себя соответствующе.

А вот о чем бы ему знать стоило — так это о том, что, передав оный приказ, я не уехал обратно в штабарм, а остался… замотивировав сию своевольность необходимостью «лично проконтролировать выполнение приказа командования». И оставался при штабе 35-й до самого последнего часа, когда генерал-майор Корочкин, выслушав донесение командира комендантской роты об уничтожении последнего из прорвавшихся к КП дивизии австрийских танков, опустился на ящик из-под снарядов и, так и не выпуская из рук автомата, тихо, устало сказал: дивизии больше нет, а все, что нам осталось, — это возглавить прорывающиеся на восток остатки полков.

Еще я мог бы сказать лейтенанту, что в тот час, когда только уезжал из штаба армии, лежащий у меня в сумке приказ выглядел — да и был — абсолютно естественным и логичным, продиктованным текущей обстановкой и оперативными соображениями. Другой вопрос, что данные, на которых эти самые оперативные соображения основывались, оказались далеко не так полны, как представлялось тогда.