Мой папа самый лучший - Саша Ройс

Я зарывалась лицом в тонкие ткани, чтобы приглушить стоны. Их было трудно сдержать.

Когда Мирон сладко целовал мою кожу, это было незабываемо.

А когда его требовательные губы касались впадинки на шее, чувственной кожи запястья, аккуратной овальной ямочки на животе — мой позвоночник прошибал ток!

Я плавно выгибала спину и украдкой ловила ртом воздух.

Больше всего меня впечатлили его чуткие руки.

Ощущение было такое, что они будто лепили мою фигуру, выравнивали каждый сантиметр моей кожи, придавая ей идеальную гладкость.

Мы потеряли ориентиры во времени, в пространстве, в потоке будничных дней…

Мы были вместе.

И мы были только вдвоем.

За окнами номера было темно. Золотыми гирляндами горели огни города, а до слуха доносился приглушенный гул спешащих в ночи машин.

Я присела на постели.

Позаимствовав у Потемкина рубашку, небрежно запахнула ее на груди, оставив при этом одно плечо обнаженным, затем расслабленно вытянула ноги. Томный стон сам собой сорвался с моих губ, что привлекло его внимание.

— Не говори ничего, — тихо прошу я, но обратившись взором к потолку, больше для себя оглашаю мысли вслух: — это было что-то! Никогда бы не подумала, что ты такой!

Я загадочно улыбаюсь, смотря на него.

— Какой? — на выдохе спрашивает он.

— Такой, — дернув бровь, кокетничаю я.

Счастливо вздохнув, поясняю свои слова:

— Эти чувства, которые у меня здесь, — в области груди рисую рукой круг, — они трудно поддаются описанию. Но… — взволнованно жестикулирую рукой, — … чувство такое, что ты отпустил себя, — не спеша пожимаю плечами, — и со мной был другой Мирон.

— Ну ты сейчас напрашиваешься конечно, — предостерегающе качнув головой и сочувственно цокнув языком, Потемкин посмотрел на меня.

— Ты даже забыл про сигареты и сосешь мятные пастилки, — озвучила я еще очередное наблюдение.

В подтверждение моим словам он звонко причмокивает пастилой во рту.

Поднимаю уголок губ, не отрывая от визави своих глаз.

Одевшись, он, видимо, собирался выйти покурить на балкон, но передумал.

Закинув специальную пастилку в рот, мой спутник стал гулять по комнате.

Разговаривая со мной, Потемкин остановился в противоположном углу номера, устремив на меня свой задумчивый взгляд.

Когда я размышляла вслух, я видела, что в его глазах не вспыхивало несогласия с моими словами.

Сейчас меня немного смешил его непривычный вид и взъерошенная прическа.

— Ты такой забавный!

— Белый и пушистый, — прищурившись, подыгрывает он.

— В данную минуту — да! А в жизни — нет! — смеюсь я.

— Кто-то сейчас точно напросится! — ни капли серьезности в его словах, одна милая забавная угроза.

— Нет! Я спать. Спокойной ночи, Мирон, — я занимаю место под одеялом и закрываю глаза.

Свет гаснет.

Чик, и я уже всматриваюсь в темноту. Палочки, колбочки. Смутно вырисовываются очертания… Почему я не слышу, как он подкрадывается? Мне чудится дыхание. Кажется, кое-кто решил поиграть в прятки.

— Мирон, — неуверенно зову.

— Что? — шепот слышатся сбоку, и я выдыхаю.

Шелест одеяла — и он рядом.

Я осторожно устраиваюсь на его плече.

— Как хорошо уснуть вот так вот, в твоих объятиях, — размышляю я.

— Хм, попозже, — хмыкает он и, накрыв меня с головой одеялом, начинает свою игру.

— Только не щекотка! — хихикая, взмолилась я.

Два дня в Екатеринбурге пролетели как один миг.

Были часы, когда Мирон проводил за компьютером и на телефоне. В этот период я занимала свой досуг сама.

Но когда мы могли побыть вместе, куда-то пойти, поговорить, с кем-то встретиться — то все протекало мирно и спокойно.

Поведение Потемкина меня удивляло. Складывалось впечатление, что ему действительно необходимо было уехать. Я часто видела, что он погружен в свои мысли. Мирон над чем-то неустанно размышлял. Только это было не мое дело, и я ни о чем его не спрашивала.

Наступил день, когда нам надо было возвращаться в Москву. Мирон был весел и бодр. Он постоянно отпускал безобидные шуточки и прижимал меня к себе.

По дороге в аэропорт ему пришлось изрядно постараться, чтобы уговорить меня сразу поехать к нему. Только на завтра он был согласен меня отпустить к себе. Уловив в его уговорах скрытые намеки на что-то очень важное, я перестала ломаться и согласилась.

Чутье меня не подвело. Только я не могла подумать, что Потемкин пойдет на серьезный разговор так скоро.

— Знаешь, Мирон, что мне больше всего понравилось, пока мы были в Екатеринбурге? — пристраивая свою небольшую дорожную сумку и распутывая шелковый шарфик на шее, обратилась я к своему спутнику.

— Что? — отзывается он.

— Банкет! — улыбаюсь.

Потемкин отвечает мне взаимностью.

— Мне тоже банкет очень понравился, — мы обмениваемся с ним красноречивыми взглядами.

Ожидаемо в голове появилась мысль об ужине.

— Что ты хочешь, чтобы я приготовила? — спрашиваю я, проходя на кухню.

— Ничего не нужно, Лиза. Помощница уже все сделала.

Довольно хмыкаю.

И в самом деле, только сейчас я мое обоняние уловило аромат еды.

Мы с Мироном с аппетитом уплетаем ужин. Моем посуду и проходим в гостиную.

— Держи.

Потемкин подает мне бокал вина. И когда только успел! Хочу пошутить, но снова улавливаю эту сдержанную серьезность на его лице. То же самое видела в Екатеринбурге.

Благодарю и молча делаю глоток.

Я не заикаюсь больше об Авроре и Дарье Филипповне, хотя мысли о них вновь нахлынули на меня, едва мы переступила порог их дома.

Задумчивым взглядом упираюсь куда-то, как замечаю, что Мирон вышел из комнаты.

Интересно, куда он пошел?

Примерно через минуту он возвращается с файлами в руках. Издалека ничего не разобрать. Выражение его лица еще более сосредоточенное. Какое-то время он смотрел на странные бумаги, а потом протянул их мне.

— Что это?

— Сама посмотри.

— Можно?

— Да, — кивает он, присаживаясь не рядом, а напротив меня.

Ставлю свое бокал на тумбочку и разворачиваю файлы.

Пленка нужна для сохранности бумаг. Первое, что я замечаю, что им не один десяток лет.