Господин мертвец. Том 1 - Константин Соловьев

Француз вскинул револьвер, и Дирк рефлекторно пригнул голову. Мягкая и легкая пистолетная пуля не представляла для него серьезной опасности, но если бы она попала в глазницу, ее свинцовые фрагменты могли бы угодить в глаз или даже прошить голову насквозь. Такие случаи хоть и редко, но случались. Именно поэтому некоторые штурмовые роты вроде «Воющих Мертвецов» или «Грохочущих Костей» использовали шлемы с укрепленными сеткой глазницами. «Висельники» предпочитали мириться с незначительной опасностью, не заслоняя дополнительной защитой и без того узкое поле зрения.

Француз успел выстрелить три раза. Рука у него дрожала, и даже с десяти шагов разброс был очень силен. Одна пуля ударила Дирка в шлем над левой бровью, другая в правый наплечник, третья в живот. Каждое попадание он ощущал легким толчком, неспособным даже нарушить его равновесия. Звук сплющившихся о броню пуль напоминал стук молоточка в мастерской часовщика. Туньк, туньк, тюньк. Вооруженный штыком француз бросился на Дирка под прикрытием огня, то ли полагая, что эти комариные укусы способны серьезно сковать мертвеца, то ли – это было более вероятно – просто устремился в слепую атаку при первой же возможности. Будь француз опытнее и хладнокровнее, он мог бы рассчитывать проскочить под поднятой рукой и ударить своим жалом в соединение доспехов, загнав острую сталь в щель между ними. Но он не был ни опытным, ни хладнокровным. Страх гнал его вперед с оружием в руках, и это оружие сейчас было бесполезней детской игрушки. Француз бросился прямо на него, занося свой штык, словно намеревался вогнать его прямо в стальной нагрудник.

Если он собирался принести свою жизнь в жертву Госпоже, Дирк мог лишь помочь ему в этом.

Он выставил перед собой пику, горизонтально зажатую в кулаке, перекрывая пехотинцу дорогу. И когда тот, врезавшись в неожиданное препятствие, взмахнул штыком, коротко, без замаха, ударил пуалю в лицо стволом ружья, которое удерживал в правой руке, точно простой дубинкой. Он не вкладывал в этот удар большой силы, да этого и не требовалось. Лицо француза треснуло, точно каленый орех в щипцах кондитера. Хрустнула сорванная челюсть, на мгновенье преобразовав гримасу на лице француза в какую-то жуткую перекошенную улыбку. Удар раздробил всю левую сторону его черепа, от лба до подбородка, превратив глазницу в наполненное удивлением и кровью озерцо в изломанных берегах костей. Но вряд ли этот глаз еще мог что-то видеть. Дирк укрылся безвольным телом, уже мертвым, хоть и стоящим на ногах, от четвертого выстрела и услышал сухой треск, с которым пуля вошла в чужую спину. Пустая предосторожность, рефлекс. Но именно привычки и рефлексы имеют наибольшую власть над человеком, Дирк это знал доподлинно. Умирающий безотчетно пытается втянуть в себя воздух, который ему уже не поможет, а живой мертвец неосознанно делает все возможное, чтобы избежать смерти, хотя он и без того уже мертв.

Миром правят привычки. Даже если мир съеживается до размеров траншеи.

За то время, что понадобилось Дирку, чтобы преодолеть десять шагов, француз успел выпустить еще две пули. Смерть его товарища, чей череп превратился в подобие разобранной головоломки, кое-как соединенной в одно целое при помощи каски, наполнила его новым чувством. Страхом не опасности, но предчувствия смерти. Рука окостенела, и зажатый в ней револьвер прыгал из стороны в сторону, как ложка в руке эпилептика. Еще одна пуля ушла в землю в полутора метрах от Дирка, другая царапнула по касательной его бедро. Когда Дирк навис над французом, тот продолжал нажимать спусковой крючок, отчего курок бил по опустошенному барабану. Кажется, француз даже не понимал того, что надо перезарядить оружие. Взглянув в его глаза, полупрозрачные и пустые, Дирк понял, что этот человек вряд ли был способен понимать хоть что-то из происходящего вокруг. Страх уничтожил его разум, оставив лишь бесполезное тело. Дирк ударил его локтем снизу вверх, и плоский шип налокотника разорвал серо-синий мундир от паха до самой шеи. Француз выронил бесполезный револьвер и уставился на собственный живот. Толстый кожаный ремень был рассечен возле пряжки, чисто, как бритвой, и теперь болтался на нем, удерживаемый лишь тонкой шлейкой портупеи, идущей через грудь. Француз привалился к стене и тихо вскрикнул, когда из-под вспоротой и почерневшей ткани на земляной пол шлепнулся серо-алый ком его внутренностей, парящий в сыром весеннем воздухе. Но вместо того чтобы попытаться подхватить собственные кишки, вырывающиеся из живота, как бессознательно делали многие умирающие, он почему-то схватился за рассеченный ремень и быстро слабеющими пальцами пытался стянуть его воедино. Как будто нарушение формы одежды еще имело для него какое-то значение.

Дирк замешкался, наблюдая за ним, и это едва не стало роковой ошибкой. Краем глаза он успел заметить, как третий француз, бежавший поодаль, поднимает к груди что-то тяжелое, блеснувшее металлом, и резко повернулся левым боком, укрываясь прочным литым наплечником. Кажется, он сделал это вовремя. Резкий толчок, сопровождающийся звоном стали о сталь, подсказал ему, что и среди французов встречаются хладнокровные ребята, которые не сбивают прицела даже при виде того, как чудовища из ночных кошмаров убивают их товарищей. Вторая пуля ударила его в левый бок, и, несмотря на толстую сталь панциря, Дирк ощутил себя так, точно пропустил увесистый хук, от которого все внутренности под сталью слиплись в один большой ком. Это уже был не револьвер, а что-то куда основательнее. Что-то, что может пробить более тонкую броню поножей или живота, если стрелок догадается не тратить боезапас впустую, паля ему в грудь. А он догадается, подумалось Дирку. Эти ублюдки всегда оказываются очень догадливы в самый неподходящий момент. И очень смелы.

Уронив ружье и позволив ему болтаться на кожаной петле темляка, Дирк правой рукой схватил за шею умирающего француза, все еще пытающегося соединить на своем вспоротом животе половинки ремня, и, легко приподняв, швырнул его на стрелка, как набитое сеном пугало. Это был не лучший метательный снаряд из тех, что были в его распоряжении, но хватило и его. Третий выстрел слепо ударил в стену траншеи, выбив отверстие в досках обшивки, и Дирк услышал удаляющийся топот подкованных сапог. Стрелок убегал без оглядки, не выпуская из рук обрез винтовки Лебеля, магазин которого так и не успел опустошить. Умный парень. Но недостаточно быстрый. Эти качества редко соединяются в одном человеке. Метров через десять траншея резко поворачивала, образуя тупой угол. Стандартное инженерное решение, благодаря которому вся траншея не простреливалась прямым огнем прорвавшегося противника, и снаряд, угодивший в нее, в лучшем случае уничтожал своими осколками лишь тех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Но именно оно погубило жизнь незадачливого стрелка, который не совладал со своим страхом. Он бежал слишком быстро, и сила инерции перед самым поворотом заставила его удариться плечом в стену, разворачивая корпус. Дирку хватило этой секунды. Он метнул свою пику, как короткий дротик, и ощутил, что попал, еще прежде чем услышал приглушенный земляными стенами крик. Пика – не самый удобный метательный снаряд, но определенно удобнее человеческого тела. Она вошла французу в левый бок под лопаткой и пронзила насквозь, пришпилив к стене, как пришпиливают вьющуюся жимолость к деревянной стене дома. Француз, выронив свое оружие, попытался схватиться за торчащую из его бока пику, но даже если бы ему это удалось, это вряд ли изменило бы что-то в его жизни. В тех четырех или пяти секундах жизни, которые у него еще оставались.