Господин мертвец. Том 1 - Константин Соловьев

Оставшиеся три пулемета неуверенно замолчали. Дирк не надеялся на то, что их расчеты пострадали, скорее всего захлестнувшие траншею осколки подняли там панику, превратив людей, еще минуту назад сжимавших винтовки со штыками, в обезумевших животных. Такое тоже случается. Кто-то падает и пытается забиться в щель, не замечая ничего вокруг, другие сломя голову пытаются удрать по ходам сообщения в тыл, но их слишком много, они мешают друг другу, сталкиваясь за тесными переборками, и вот уже трещат чьи-то кости и напрасно, надрываясь, свистит в свой никелированный свисток офицер…

Пулеметы отделения Клейна били по брустверу практически в упор, поднимая на его гребне песчаные смерчи. Полметра слежавшейся земли не были серьезной преградой для пулеметных пуль. Возле замолкшего пулемета появился француз. Он подхватил «Сен-Этьен», пытаясь развернуть его в сторону нападавших. Но в следующую секунду пыльный след пляшущих на бруствере пуль коснулся его – и с сухим хрустом превратил лицо и грудь в неоднородное месиво из костей и ткани. Француз не успел даже вскрикнуть.

Зато кричали другие. «Висельники» приблизились достаточно близко, чтобы слышать голоса, и голосов этих оказалось много. Беспомощно звенящие, как осколки фаянсовой посуды на полу, французские слова были для них лишь набором звуков.

– Mon Dieu! – рыдал кто-то совсем рядом. Голос был тонкий, пронзительный, плачущий, как у перепуганного насмерть мальчишки, – Pierre, aide-moi! Je pense que j’ai blessé … Pierre![32]

До траншеи оставалось едва ли метров двадцать.

– Третье и четвертое отделения! – крикнул Дирк, подняв руку с зажатым ружьем. – На штурм! Железо и тлен!

Мертвецы заревели, издав рокочущий нечленораздельный возглас. Им не нужны были слова. Потому что не слова вели их сюда. И не словами можно было выразить ту ненависть, которую они сейчас испытывали. Они рвались вперед, и даже сотня пулеметов, ударивших в упор, не смогла бы их сейчас остановить. Сейчас они были воплощением Госпожи-Смерти, и пламя самого ада горело в их жилах, готовое выплеснуться и испепелить все окружающее. Они рвались мстить за товарищей, оставшихся лежать позади, в сырой фландрийской земле. Но более, чем за товарищей, они спешили отомстить за самих себя.

Дирк бежал наравне со всеми, по правую руку от него бежал Карл-Йохан. Сейчас они тоже были частью огромного стального лезвия, готового вонзиться во французские позиции и вспороть их, как туго натянутый живот.

– Pierre, aide-moi!..

Они взбежали на насыпь почти одновременно, тяжелые стальные сапоги раздавили укрытый дерном бруствер, как выстроенный детьми песочный замок. Изнанка траншеи открылась им полостью внутри тела, с которого хирург срезал кожу ланцетом. Широкая земляная кишка, извивающаяся бесконечным червем в обе стороны. Несмотря на глухой шлем, в нос сразу же ударил запах крови, сгоревшего пороха, сырой земли и раскаленного металла.

Здесь были люди. Много людей. От обилия серо-синих французских мундиров могла закружиться голова. Так иногда, приподнимая камень, видишь под ним водоворот шевелящихся насекомых и, не в силах сосредоточить взгляд на чем-то одном, можешь наблюдать лишь беспорядочное и хаотичное бурление. Дирк в один момент увидел десятки лиц, полускрытых касками и кепи, десятки сверкающих штыков, шинелей, медных пуговиц, изогнутых усов, замерших пулеметов, разбросанных гранат – и все это в одно крохотное мгновенье, которого не хватило бы даже пуле, чтобы пронзить тело, отразилось в его глазах. Все это он увидел сквозь защитную сетку из колючей проволоки, закрепленную в прочных горизонтальных рамах над траншеей.

Французы не теряли зря времени. Но вряд ли их спасет подобная предусмотрительность.

Услышав треск земли, кто-то запрокинул голову – и заорал, вскидывая длинную винтовку. Но прежде чем он закончил крик, в руке Карла-Йохана негромко хлопнул револьвер – и француз нелепо дернулся, мотнув головой, из затылка которой плеснуло кровью на грубые доски настила.

Дирк позволил себе потратить целую секунду, чтобы увидеть мертвенный серый ужас, проступающий на лицах защитников. Он знал, что должен сделать, знал, что произойдет, и это знание наполнило его спокойствием и уверенностью.

«Вперед, Дирк, – шепнул голос мейстера Бергера, и Дирку показалось, что тот сейчас стоит за его спиной в длинном ряду стальных бойцов. – Отдай Госпоже ее долю!»

Он не собирался разочаровывать Госпожу.

– «Висельники»! – рявкнул Дирк, и его голос прокатился над траншеей, гулкий, как разрыв гранаты. – Вперед! Железо и тлен!

И, оттолкнувшись от податливой земли, прыгнул в траншею, навстречу густым рядам колючей проволоки.

В последний раз что-то подобное он ощущал, когда протискивался сквозь густой хвойный подлесок, разводя руками тугие и упругие ветви, ощетинившиеся невообразимым количеством иголок. Ему приходилось продираться между ними, почти ничего не видя в густой зелени и вдыхая тяжелый смолистый запах. Он шел напролом, встречая сопротивление множества ветвей, тонул в пряно пахнущих иголках и не видел ничего вокруг. Невозможно выбирать направление, когда угодил в настоящую хвойную чащу. Все вокруг состоит из однообразной зелени, которая хватает тебя за сукно мундира и пытается остановить, и тысячи рук держат тебя со всех сторон, потрескивая от напряжения. В такой тесноте невозможно высвободить руку, чтобы достать тесак и проложить себе путь, да и не поможет он – упругая хвоя со звоном отбрасывает лезвие. Можно только пригнуть голову, чтобы в лицо не лезли иглы, ссутулиться и переть напролом, как лось. Уповая лишь на то, что эта чаща закончится быстрее, чем у тебя выйдут последние силы.

Когда Дирк нырнул в переплетение колючей проволоки, испуганно и хрипло зазвеневшей под его телом, он на мгновение ощутил что-то похожее. Словно снова протискивался сквозь хвойную чащу, опутанный тугими колючими ветвями. Только тут пахло не смолой. И ветви были металлические. Они скрипели и лопались под ним, не в силах сопротивляться весу его доспехов. Но все же немного замедлили его. И несколько мгновений его жизни прошли в этом странном ощущении затянувшегося падения, сопровождаемого треском колючей проволоки и визгом ее шипов, скользящих по панцирю. Если бы на подобный прыжок осмелился обычный человек в пехотной форме, от него осталось бы несколько трепещущих алых кусков мяса, растянутых на стальных струнах, словно для сушки на солнце. Но Дирк проломил это препятствие насквозь и рухнул прямо в траншею, опутанный колючей проволокой с ног до головы.

Дирк не смог устоять на ногах, несмотря на то, что проволока существенно замедлила его падение. Одной ногой он приземлился на что-то податливое и мягкое, хрустнувшее под каблуком. Как набитый землей мешок, в середке которого остались пустоты. Только вряд ли кто шьет мешки из отливающего серым синего французского сукна. И еще мешки не валяются в беспорядке на дне траншеи. Упав на левое колено, еще немного оглушенный падением, Дирк уставился на незнакомое бледное лицо, выделяющееся на фоне рыхлой земли. Глаза распахнуты, вся роговица отливает черным, и совершенно невозможно понять, мертвому они принадлежат человеку или живому. На тощей бледной шее – несколько влажных алых росчерков, неровных и угловатых – как будто кто-то пытался оставить свою роспись на этой тонкой коже, вооружившись хирургическим инструментом. Кажется, этот человек еще пытался дышать, несмотря на то что глаза его смотрели в упор на Дирка и не видели его. Лопнувшие под его ногой ребра судорожно подрагивали, пытаясь втянуть в легкие еще глоток воздуха, который уже ничем не мог помочь их хозяину. Но человеческое тело упрямо. Даже с разорванным осколками горлом и сломанной грудной клеткой оно хотело жить и делало для этого все возможное. Дирк даже ощутил что-то вроде сочувствия. Если бы у него было время, он не пожалел бы пары секунд для удара милосердия. Но именно времени у него сейчас и не было.