От Ленина до Путина. Россия на ближнем и среднем Востоке - Алексей Васильев

Но любопытно, что если в странах северного пояса – Турции, Иране, Афганистане – антисоветизм, наложенный на старые опасения перед экспансией Российской империи, мог стать лозунгом для определенной политической мобилизации масс, то антисоветизма снизу в арабских странах, на уровне массового сознания, почти не было. Он не выходил за рамки недовольств «недостаточной» советской помощью. Антисоветские взрывы бывали. Но, как правило, они были срежиссированы сверху (как в садатовском Египте), а не шли снизу и быстро выдыхались.

Масштабы, глубина, разнообразие связей арабов, турок, иранцев с СССР были несопоставимы с тем, что складывалось во взаимоотношениях с Западом. Там речь шла о десятках и сотнях тысяч деловых, личных контактов, поездках для отдыха, учебы, развлечений. Шло движение людей и капиталов в двух направлениях. Советский Союз не мог создавать таких связей ни по объему, ни по качеству.

Русские, советские в арабских странах, Иране, Турции оставляли конечно же противоречивый след. С одной стороны, практически нигде они не вели себя как «белые сахибы» и проявляли достаточно демократизма в общении. С другой – они жили исключительно замкнуто – по ряду причин. Специалисты или офицеры приезжали сюда по контрактам. Для многих это был единственный шанс в жизни приобрести автомашину, кое-какую бытовую технику и аппаратуру, товары ширпотреба. Поэтому они в ряде случаев неприлично экономили, покупая, скажем, дешевые продукты там, куда их местные коллеги соответствующего социального статуса, не говоря уже о западных специалистах, никогда не пойдут. Такой образ жизни не располагал к общению с местными жителями и не вызывал уважения. Питьевым спиртом, купленным в аптеке и разведенным в кока-коле, можно было угостить своего приятеля – советского специалиста, но не коллегу – араба, турка или иранца. Для большинства советских граждан существовал языковой и культурный барьер в общении. Наконец, что до недавнего времени было не менее существенным: офицеры безопасности и партийные функционеры строго контролировали и в лучшем случае не поощряли «несанкционированных» контактов за пределами работы. Поэтому общительные переводчики и некоторые специалисты, знающие языки, попадали под подозрение – или официальное («что-то они предпочитают связи с местными жителями нашим кинофильмам, вечерам или собраниям»), или бытовое («слишком широко живут, принимают гостей, откуда деньги?»). В результате чем большая колония советских людей находилась в какой-либо стране, тем хуже было к ним отношение «человека с улицы».

В.М. Виноградов175. Я предлагал нашему руководству сократить число советских специалистов в Египте еще до решения Садата, до 1972 года. Уже были трудности. Наши товарищи очень часто слабы по части психологического подхода. Ведь египетская армия была воспитана англичанами, со своими порядками, традициями, особенно среди офицеров. Наши офицерские нравы во многом отличались от того, что существовало в английской армии. Многие наши советники выглядели неуклюже в светском общении, хотя, может быть, они были прекрасные специалисты. Они не умели устанавливать человеческие контакты. Много раз я старался создать условия, чтобы наши офицеры подружились с египетскими офицерами. Они делали одно большое дело – строили армию, готовили ее. Пытались организовать контакты во внеслужебное время. Не получалось. Организуется, скажем, египтянами большой вечер: в одном углу стоят египетские офицеры, в другом – советские. Наши не знали ни арабского, ни английского языка. Атмосфера в целом в наших коллективах была такая, что не рекомендовалось устанавливать личных контактов. Это не могло не приводить к тому, что в египетской армии ходили разного рода слухи о советских военных.

О сложностях во взаимоотношениях с советскими военными писал видный египетский журналист и политический деятель М.Х. Хейкал: «Иногда казалось, что русские заигрывают с солдатами и холодны с офицерами, потому что это была «классовая армия»176.

Со временем, особенно когда многочисленные советские специалисты и их жены уезжали, прежние бытовые трения забывались. Даже торговцы, в целом относившиеся к советским людям недоброжелательно, в основном из-за того, что они по мелочам и неприлично торговались, вспоминали о них с теплотой: советские покупали товары ширпотреба, на которые западный турист или специалист даже не смотрел. И свойство человеческой памяти сохранять только хорошее, и реальный вклад в экономику стран, с которыми СССР сотрудничал, были все-таки больше позитивными, чем негативными. Но друзей, сохранившихся личных связей почти не оставалось. Исключение составляли отдельные представители тончайшей прослойки дипломатов, журналистов, ученых.

Подготовка кадров в СССР стала единственным серьезным мостом связей на человеческом уровне между СССР и странами региона. В 1961 году в Москве Никита Хрущев создал Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Конечно, ожидалось, что молодежь из стран «третьего мира», прошедшая через советские вузы, со временем займет важные или руководящие позиции у себя на родине, будет оказывать существенное воздействие на политику и сделает ее более просоветски ориентированной. Однако если выпускники западных университетов нередко возвращались в свои страны с левыми убеждениями, то многие из тех, кто познакомился с «советским образом жизни», становились антикоммунистами. У выпускников советских вузов появлялись проблемы дома с признанием их дипломов, а если эти вопросы были урегулированы, то все равно их советские дипломы и степени часто ценились ниже западных. Многие из них были под подозрением как потенциально «завербованные» советскими спецслужбами.

Все же эффект от учебы в СССР был в целом благотворным для двусторонних отношений. Выпускники советских вузов, как правило, сохраняли хорошие воспоминания о стране, где они провели лучшие, студенческие годы жизни, и теплые чувства к народу, среди которого они жили, хотя и не к коммунистическому режиму.

Естественно, что студентов из Турции, Ирана, Афганистана было меньше, хотя после апрельского переворота 1978 года в Кабуле в СССР были направлены десятки тысяч афганцев.

Почти четвертая часть арабских студентов возвращались с советскими женами, как правило русскими. По неофициальным подсчетам, в арабских странах к концу ХХ века около ста тысяч человек жили в семьях, где хотя бы один – русский.

Однако десятки тысяч женщин, вышедших замуж за граждан других стран, считались отрезанным ломтем. Советские чиновники именовали их с презрительным оттенком «совгражданками». Их грубо отпихивали от советских колоний, от посольств, не пускали детей от смешанных браков в советские школы за рубежом.

«Мы не могли ничего сделать, – говорит Е.Д. Пырлин, – это наша беда, а не вина. Тот строй, который у нас был, не позволил осуществлять нормальные человеческие связи»177.

А.Ф. Смирнов (журналист-арабист)178. Развитию связей с арабским миром у нас крайне препятствовала закрытость советского общества. Десятки тысяч арабских граждан получили образование в Советском Союзе. Тысячи политэмигрантов и других выходцев из арабских стран обосновались (правда, с большим трудом) в Советском Союзе. Но взаимопроникновение русской и арабской культур, участие арабов в тех или иных наших делах крайне незначительны. В то же время в США, например, правой рукой президента Буша был ливанец Сунуну, послом США в Марокко до недавнего времени был также выходец из Ливана. Выходцы из арабских стран – врачи, бизнесмены, политические деятели, дипломаты – играют большую роль в США. Многие из них не забыли арабский язык. В нашем АПН, чтобы побеседовать с арабским журналистом, которого я знаю тридцать лет и который оказал нашей стране услуг не меньше, чем некоторые наши сограждане, я должен заполнить несколько бланков, принять его в специально защищенном и изолированном помещении, сделать запись беседы и т. д. Роль арабских граждан в наших органах информации, работающих на Ближний Восток, чисто техническая – переводчики, стилисты. В крупнейших американских и британских университетах совместно работают арабские и западные востоковеды, на равных готовят и публикуют научные труды. Я же до сих пор не видел ни одной серьезной книжки, если не считать словарей, написанной совместно советским специалистом и его арабским коллегой[12].