Гвардеец Гора - Джон Норман

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой господин! Командуй мной, я горю желанием служить тебе. Я буду делать все, что ты пожелаешь.

Я улыбнулся про себя. Конечно, она станет делать все. Она — собственность. Такие должны делать все, и превосходно, не колеблясь, по малейшему желанию своего господина. Они — рабыни. И все-таки мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон по собственной воле умоляет меня дать ей возможность доставить мне удовольствие. Это было вознаграждение, которое редкие мужчины на Земле, как я полагал, получали от своих женщин. Но редкие мужчины с Земли получали такую блестящую возможность увидеть своих любимых женщин с освобожденной горианскими мужчинами сексуальностью, возвращающимися к своему первобытному состоянию биологической женщины, ползущей на коленях, в ошейнике к ногам своего господина. Женщина на своем месте в природе великолепна и чувственна. Будучи не на своем месте, она превращается в человека с отклонениями, в урода.

— Господин не отдал мне приказ, — проговорила девушка, прижимаясь щекой к моему правому бедру.

Я повесил кнут на ручку кресла.

— Я очень надеюсь, что не вызываю его недовольства, — прошептала она. — Может быть, он отдаст мне команду позже. Я надеюсь, что он бережет меня для собственного удовольствия, а не для удовлетворения кого-то другого. — Она испуганно посмотрела на меня и продолжала: — Я хорошо помню мощь твоего желания и силу твоих рук еще со владений Поликрата. Даже в те дни, что ты обладал мной, ты не один раз использовал меня. Я верю, что не потеряла своего обаяния для тебя. Я надеюсь, что ты оставляешь меня именно для себя, а не для кого-то другого. Я знаю, мое желание ничего не значит, но именно тебе я хотела бы принадлежать, а не кому-то другому. Оставь меня себе, я молю тебя. Я буду бороться, чтобы быть достойной твоего решения.

Я перегнулся через кресло и взял с бронзового подноса на ковре маленький кожаный мешочек. В нем находились крошечные кусочки мяса, остатки того, что я сэкономил за ужином. Один за другим я скормил эти кусочки рабыне.

— Господин кормит свою рабыню, — сказала девушка. — Это дает мне надежду, что он не полностью разочаровался во мне.

Когда я закончил кормить ее, я осторожно отер ей рот ее волосами, стараясь не испортить помаду, которая покрывала очаровательные полные губы. Помада была темно-красной. Она возбуждала чувственность при поцелуях, специально задуманная, чтобы усилить возбуждение и вожделение у хозяев. Некоторые девушки боятся употреблять такую помаду. Они знают, как она увеличивает их очарование и выдает в них рабынь. Они хорошо понимают ее предназначение и редко пребывают в сомнениях относительно ее эффекта. Если у них первоначально и возникают сомнения в ее действенности, то они быстро рассеиваются. В тот самый момент, когда они извиваются, надушенные, обнаженные и в ошейнике, в руках сильных мужчин и помада безжалостно исчезает с их губ во время поцелуев. Но все-таки это не просто губная помада, а имидж и антураж рабыни. Возможно, само положение рабыни усиливает ее сексуальность, приводя мужчин в исступление.

Я протянул ей пальцы, и она аккуратно слизала с них жир. Затем я вытер руки о ее волосы, и она снова опустилась передо мной на колени на широкое, покрытое ковром возвышение в позу угождающей рабыни.

— Спасибо тебе, мой господин, за то, что покормил меня, — сказала она.

Я кивнул. Многие девушки-рабыни не могут даже рассчитывать на какую-то еду. И, строго говоря, каждая рабыня полностью зависит от решения хозяина, кормить ее или нет.

— Я счастлива, что именно ты владеешь мной, — проговорила она. — Не могу выразить, как окрыляет меня сознание, что я принадлежу такому, как ты. В самой глубине своего сердца я жажду повиноваться, служить и любить. Я также знаю, и очень хорошо, что ты и тебе подобные потребуют и, более того, безжалостно заставят меня выполнять эти любовные обязанности. Тогда мое женское начало будет удовлетворено. Как я жалею неудовлетворенных, разочарованных женщин Земли, чья половая принадлежность и склонности, потерявшие смысл и неиспользованные в унылых лабиринтах придуманной жизни, должны быть изуродованы, подавлены и отвергнуты в интересах экономических и политических крайностей. Как далеко отстоят зарешеченные угрюмые коридоры такого мира от наших родных стран. Как давно мой народ потерял себя. Как далеко мы отошли от своих истоков. Как далеко мы ушли от своего дома! Как может какое-нибудь путешествие развлечь нас, когда мы забыли самих себя? Но я говорю глупости, мой господин, — продолжала она. — Как может подобная чепуха что-то значить для такого, как ты, искусного в господстве, горианца по крови и мощи? Как мало подготовил тебя твой мир, чтобы постичь такие жалобы. Какими бессмысленными они должны казаться тебе. Попробуй понять мои чувства, я была доставлена на Гор с Земли. Здесь на меня надели ошейник и превратили в рабыню. Но я обрела свободу, о которой и не мечтала. Я избавилась здесь от тысячи помех моего земного плена. Даже как рабыня я более свободна здесь, чем когда была там. Попав сюда, я обнаружила себя впервые в таком мире, для которого женщина была рождена тысячи лет назад. Здесь я — женщина. Здесь я счастлива.

Я смотрел на нее и молчал.

— Я стою перед тобой на коленях, твоя рабыня, с которой ты можешь делать все, что захочешь. Командуй мной, и я буду подчиняться. Я — твоя. — Она, улыбаясь, смотрела на меня. — Побей меня кнутом или напугай. Я должна принять это. Я должна терпеть. Я — рабыня. Но я желаю доставить тебе удовольствие. Это то, чего я на самом деле желаю. Ты можешь не догадываться, как сильно я хочу угодить тебе.

Я разглядывал ее и ничего не говорил.

— Я перед тобой, и ты не отослал меня. Я догадываюсь, что я могу оставаться такой, какая я есть, по крайней мере сейчас, стоя перед тобой на коленях.

Она улыбнулась и продолжала:

— Я догадываюсь, что это нравится тебе, раз я стою на коленях перед тобой, обнаженная, в качестве твоей рабыни. Мне кажется, будь я мужчиной, мне бы тоже нравилось, чтобы женщина так стояла передо мной. И я должна открыть тебе секрет, мой господин, поскольку мы, рабыни, не можем иметь секретов от своих господ. Нам, женщинам, это тоже нравится, особенно если мы рабыни, — стоять на коленях, именно так, перед мужчинами, чтобы они могли рассматривать нас и изучать. И мы надеемся, что наши хозяева сочтут нас привлекательными. Ведь это им мы принадлежим, и мы желаем, чтобы они находили нас покорными, чувственными и желанными. Вот какие мы, рабыни, бесстыдные! — засмеялась она.

— Мой господин, — добавила она, — если моя девичья болтовня хоть немного не нравится тебе, пожалуйста, дай мне знать об этом жестом или выражением лица. Тогда я буду молчать, пока не почувствую, что мне вновь дозволено говорить. Я хорошо знаю, кто здесь хозяин.

Но я не подал ей никакого неодобрительного знака.

— Тебе нравятся мои колокольчики? — счастливо спросила она. — Их надели на меня для твоего удовольствия. Меня возбуждает, что они на мне.

Она подняла левую руку и повернула ее. Раздался приглушенный звук блестящих крошечных колокольчиков, в ряд свисающих с ее запястья.