Гвардеец Гора - Джон Норман

— Я должна предстать перед господином одетая? — спросила девушка, стоящая на коленях.

— По крайней мере вначале, — ответила девушка с хлыстом.

— Понимаю, — сказала собеседница.

— Встань, — приказала ей госпожа.

Девушка поднялась быстро и грациозно. Надсмотрщица подошла к большому сундуку у стены, повесила свой хлыст на крючок и открыла сундук.

— Когда твой господин захочет, чтобы ты вошла к нему, — сказала она, — тебя оповестят звуком гонга.

— Да, госпожа, — сказала маленькая изящная рабыня.

Ей не было дано разрешение повернуться.

Девушка, выступающая в роли надсмотрщицы, вынула из сундука и встряхнула тонкий, крошечный, прозрачный кусочек приятного желтого шелка. Это был такой вид наряда, который обычно надевают только самые сладострастные рабыни-танцовщицы, извивающиеся перед сильными, грубыми мужчинами в самых низкопробных тавернах на Горе. Известно, что свободные женщины падают в обморок при одном виде такой ткани или едва дотронувшись до нее. Во многих городах считается преступлением допускать прикосновение такой ткани к телу свободной женщины. Она слишком возбуждающая и чувственная.

Девушка перед зеркалом вздрогнула — наряд был поднесен и надет на нее. Девушка рассматривала себя в зеркале. Она криво улыбнулась.

— Это и есть «одежда», — спросила она, — в которой я впервые предстану перед своим господином?

— Да, — подтвердила другая.

— В нем кажешься более обнаженной, чем когда на тебе действительно ничего нет, — заметила девушка у зеркала.

— В присутствии твоего господина, — сказала надсмотрщица, — ты будешь благодарна даже за эти несколько клочков.

— Да, госпожа, — проговорила рабыня.

— Потрогай их, — сурово приказала старшая девушка.

Брюнетка сжала ткань, облегающую ее тело, между пальцев. Я увидел, как она задрожала.

— Это рефлекс рабыни, — насмешливо заметила надсмотрщица.

— Она такая возбуждающая, — призналась девушка перед зеркалом.

— Пришло время, когда тебя должны вызвать ударом в гонг.

— Когда этот наряд снимут с меня, — спросила маленькая рабыня, — меня будут бить кнутом?

— Это будет решать господин, не так ли? — ответила вопросом вторая девушка.

— Да, госпожа, — сказала изящная, маленькая, восхитительная брюнетка.

Девушка, которая действовала как надсмотрщица очаровательной рабыни, снова направилась к сундуку и достала оттуда колокольчики, чувственно и нестройно зазвеневшие. Колокольчики были перед зеркалом надеты на рабыню: на лодыжки, запястья — и наконец, ошейник с колокольчиками был застегнут вокруг шеи.

— Вот теперь я готова предстать перед своим господином, — проговорила изящная брюнетка.

— Да, — согласилась надсмотрщица.

— Когда меня призовут к нему? — спросила рабыня.

— Когда прозвучит гонг.

— Но когда прозвучит гонг? — в отчаянии воскликнула брюнетка.

— Когда господин захочет, — объяснила госпожа, — а до тех пор ты будешь ждать, как и подобает рабыне.

— Да, госпожа, — горестно прошептала маленькая красотка.

Когда она двигалась, раздавался чувственный нестройный звон колокольчиков. Я подавил стремление, почти переполнившее меня, отбросить занавес и, представ перед ней, схватить и бросить ее прямо на изразцы туалетной комнаты и там упоительно овладеть ею как рабыней. Но я сдержался. Я подавил свои порывы, но не так, как на Земле, с нездоровым чувством неясного, скрытого разочарования, но скорее так, как принято на Горе, чтобы позже более полно и сладостно они были удовлетворены. «Будь голодным перед пиршеством», — так говорят горианцы.

— Теперь ты встанешь на колени, опустив голову и широко разведя колени, чтобы ожидать, когда твой господин потребует тебя к себе, — сказала надсмотрщица, взяв хлыст.

— Да, госпожа, — послушно ответила изящная брюнетка.

Молча я покинул свое место за занавесом. Я уйду из дома и в таверне, где подают пагу, куплю себе ужин. Я вернусь позже, после ужина, ранним вечером, никуда не торопясь.

* * *

Я сидел на большом стуле, на широком, покрытом ковром возвышении, к которому вели три ступени, в доме, предоставленном мне другом, гражданином Виктории, несколько дней назад. На мне была маска, похожая на ту, что я носил, когда впервые получил доступ во владения Поликрата, выдавая себя за агента Рагнара Воскджара, хранителя топаза. Я хорошо помнил пиршество, на которое меня пригласили. Рабыни во владении, как я припоминал, из них многие когда-то свободные женщины, были вполне красивы. Я хорошо запомнил одну из них, в стальном ошейнике, маленькую, изящную брюнетку, которая встала тогда передо мной на колени, подняв в руках чашу с фруктами для моего удовольствия, одновременно, конечно, по желанию пиратов, показывая себя, чтобы я рассмотрел и оценил ее. Позже ее прислали в мою комнату.

Я отлично поразвлекся с маленькой красавицей. В ту ночь, как я догадался, она в действительности до конца познала значение своего ошейника. Когда она входила в комнату, она была женщиной, обращенной в рабство. Когда я покидал комнату, она осознавала себя рабыней. Она жалобно просила меня купить ее и взять с собой, чтобы принадлежать мне. Позже во владении, будучи пленником, я узнал, что она в душе осталась предана тому суровому, не назвавшему себя господину, который так жестоко обошелся с ней, что ее любовь, беспомощная любовь измученной, отдающейся рабыни, принадлежала ему. Должно быть, она сравнивала смелость и величие неизвестного горианского господина с робостью и слабостью мужчин Земли, одним из которых, в ее тогдашнем представлении, был я.

И вот наконец прошлой ночью, на грубых камнях улицы Извивающейся Рабыни, я, держа ее в руках, в ошейнике монетной девушки с цепью, колокольчиком и коробкой для монет, научил, и хорошо научил, рабыню должному уважению к тому, кто всего лишь заявил свои права на господство и кто когда-то был мужчиной с Земли. К рассвету она выучила этот урок хорошо. Мы соотносились друг с другом не в извращенных категориях бесполых существ, идентичных один другому, а соответственно с законом природы. Она была женщиной и рабыней, а я — мужчиной и господином. Когда Я, закончив развлекаться с ней, отослал ее, ее терзали противоречия. Она любила, как ей казалось, двоих. Одного, того, которому она служила во владениях Поликрата, того, кто высокомерно обошелся с ней, как обычно обходятся горианские мужчины с рабынями земного происхождения. И другого, того, которому она служила на камнях улицы Извивающейся Рабыни, того, кто обращался с ней как с несомненной и низкой рабыней, которая когда-то, возможно, была девушкой с Земли.

Я нагнулся и с крючка на раме гонга взял тонкую палочку. Эта палочка заканчивалась округлой головкой, обернутой мехом. Я один раз сильно ударил в гонг, положил палочку на место и откинулся на стуле.