Платит последний - Ольга Некрасова

— Что ты меня спрашиваешь? Ты его спроси, — пожал плечами Гусейн. — Дождись, он звонил уже, скоро придет.

Сергей Петрович снова потянулся к бочонку. Скоро придет этот Вадим, которого он сам выбрал из мальчиков Гусейна и при этом ревновал к нему Лидию так, что от одной мысли сводило скулы. Гигант, борец-полутяж, блондин розовощекий. И ведь не мяса кусок. По-настоящему Сергей Петрович с ним не разговаривал: какие разговоры после того, как стащил мужика с собственной женой?! Но по прежней мимолетной болтовне помнил, что Вадим неглуп, мир повидал и окончил Институт физкультуры. Хотя знаем мы, как чемпионы оканчивают Институт физкультуры. Гармоническая личность, мать его за ногу. Джентльмен, жениться собрался. Сейчас. Сейчас этот крутой придет и станет у нас всмятку.

— Гусейн, я хочу еще раз выпить за наши добрые отношения, — с чувством произнес Сергей Петрович.

Восточный человек взял свой стаканчик, покатал его в ладонях и быстро, как бьет змея, звякнул им о стаканчик партнера.

— Я очень люблю Вадима, — сказал он. — Я даже хочу, когда уеду в Турцию, оставить ему дело, и он это знает. Но, в конце концов, он только один из мальчиков.

Хороший химический стол должен быть размером с двуспальную кровать, чтобы поставить сразу несколько реакций: одно у тебя выпаривается, другое фильтруется, третье кипит. Он строится капитально, как дом. С подводкой газа, электричества и желательно водопровода и канализации. Столы получше покрывают кафельной плиткой, столы похуже — пластиком. Во всю длину стола сооружается стеллаж, на нем должно быть около трехсот реактивов — это минимум, а то, что нужно в работе не так часто, убирается в тумбу-основание.

Мой стол — моя крепость.

У Лидии стол что надо: двуспальный (и в смысле размеров, и в смысле — были случаи), с белым кафелем, с двумя лампами на складывающихся гармошкой кронштейнах. Он воздвигнут лет сорок назад и может прослужить еще столько же. Еще один огромный плюс — за ним тебя не видно. Вошла, поздоровалась (коллеги что-то хрюкнули; их тоже не видно) и к себе. По коммунальным меркам у нее за столом даже не кабинет, а квартира. С водопроводом и газом, как отмечалось выше. И с великанским кожаным креслом, просиженным генеральскими задами до такой степени, что на него не позарился ни один хозяйственник.

В кресле можно сидеть с ногами. Оно так сделано, что сидеть в нем как-нибудь по-другому просто неудобно. Химические реакции хороши тем, что идут сами, а ты сидишь с ногами в кресле и приглядываешь.

С утра Лидии пришлось заниматься печенью, изъятой у одного бывшего человека. Изымала не она, и по этой причине дело катилось без лишних эмоций. А так ей случалось жалеть, особенно молоденьких. Хозяин печени, кстати, был тоже не стар, но обращался со своим ливером по-варварски. Наверняка ел на ночь жирное и уж точно запивал не водой. Такую измученную печень, подумала Лидия, было бы неплохо показать Парамонову в назидание. Хотя мы это уже проходили. Показывали. А он, обормот, напился, оправдываясь тем, что после жуткого зрелища в рот ничего не лезет, кроме коньяка.

Полгода назад она повесила у себя за столом зеркало. То есть зеркало было и раньше, висело над раковиной. Но то служебное зеркало, а второе Лидия пристроила над валиком кресла и называла про себя мечтальным. «Мечтательное» — неправильно, зеркало же не само мечтает. Мечтаешь ты.

Голову на один валик, ноги на другой, над которым висит зеркало. Печень варится, а ты смотришься и мечтаешь о сбыче мечт.

Итак, девочки, что мы видим в зеркале? О, мы много чего видим. Первым делом ноги. Зеркало так висит, а мы так лежим, что ступни в нем кажутся великоватыми. На самом деле — оптический обман. Ничуть не великоваты, тридцать шесть с половиной. Ноги тянутся, тянутся, тянутся… приподнимем халат… тянутся, тянутся. Выше приподымать не будем, это уже нимфомания. Под халатом только трусики и лифчик, потому что у всех горит газ и жарко. Халат плотный, хэбэ, но даже самый плотный белый халат просвечивает, и это проблема. Хотя не так уж он и просвечивает. Пускай смотрят и домысливают, кому нравится. Нам самим так нравится, что налюбоваться собой не можем. Так и любуемся тридцать четвертый год. Ничего не поделаешь, суровая реальность. С другой стороны, тридцать четвертый год — еще не тридцать четыре, а только тридцать три. Минус бездетность и подоходный — скажем, для ровного счета двадцать пять. Многие так и думают. Блондинка натуральная. Да, и там тоже. Охотников проверить — пруд пруди, но нас волнует один, и он уже проверил и убедился, последний раз — меньше часа назад на парамоновской кровати (справедливая месть за чужие шпильки, которые мы находили в этой кровати все тринадцать лет замужества). Вадим-Дим-Дим, Колокольчик. Тоже натуральный блондин, похож на молодого Шварценеггера, метр девяносто (а у нас метр семьдесят два, каблуки носить не боимся), полутяжелый (весовая категория), образование высшее, механик в автосервисе и скоро станет владельцем мастерской. Недостаток один, но существенный: ему двадцать восемь.

Если честно, это нас мучает так, что мечтальное зеркало превращается в тосковальное, а иногда в рыдальное. А все из-за простой, как мычание, мысли: зачем я ему, разве молоденьких мало?

Она всплакнула. Печень кипела и воняла.

Но не будем о печальном. Лидия Васильевна Парамонова, в девичестве Рождественская, эксперт-токсиколог лаборатории МВД, полулежала поперек своего пахнущего дореволюцией кожаного кресла под мечтальным зеркалом. В печенке происходила реакция омыления. За сим раствор следовало упарить и найти или не найти яд, которым отравили или не отравили покойника. Но это не скоро, а пока что ни Лидия, ни печенка друг друга не отвлекали.

Парамонов и Вадим позвонили один за другим, как сговорились.

Своему пока еще мужу она высказала, что в прошлый раз ждала в суде полтора часа и еле уговорила секретаршу перенести дело не на месяц, а только на неделю, что порядочные люди так не поступают, что предупреждать надо.

— А я болел, — с радостной издевкой сообщил Парамонов, — и больничный лист представил.

— Знаю, — сказала Лидия. — Сегодня-то придешь?

— Сегодня приду. — Парамонов хихикнул, и пошли короткие гудки. Лидия так и не поняла, зачем он звонил и по какой причине торжествует.

Вадим говорил ненатурально бодрым голосом и по имени ее не называл. Похоже, там, у его телефона, были посторонние.

— Привет. Меня усылают в командировку, машину в Питер отогнать, — сказал он и стал ждать, что Лидия спросит, когда ему ехать. А Лидия не спросила. И так было ясно, что ехать ему сейчас, а то бы Вадим сказал это не по телефону, а дома, вечером.

— Я только отгоню машину и вернусь, — неуверенно добавил Вадим. И снова она промолчала. Нечего было говорить. Вадим, конечно, понимал, что после суда она приползет домой разбитая вдребезги, и если не смог отложить поездку, значит, действительно было нельзя.

— Не обижайся, — шепнул Вадим. Точно, рядом с ним были чужие люди.