Мост через реку Квай - Пьер Буль

В ответ послышался голос полковника Никольсона. Он повторил, что они отказываются подчиниться. Никто не двинулся с места. Сайто отдал команду. Пулеметчики заправили ленты и нацелились на стоявших.

— Док, — вновь простонал солдат рядом с Клиптоном. — Я вам говорю, старик не уступит… До него не доходит. Надо что-то сделать!

Его слова вывели Клиптона из оцепенения. Было абсолютно ясно, что «старик» не понимает происходящего: он полагал, что Сайто не решится на расстрел. Надо срочно что-то сделать, прав был солдат, — надо объяснить полковнику, что нельзя принести двадцать человек в жертву упрямству и принципиальности; что не будет унижением для его чести и достоинства отступить перед грубой силой — работают же офицеры в остальных лагерях! Слова рвались из груди доктора. Он бросился на плац, крича Сайто:

— Полковник, подождите одну минуту! Я сейчас ему все объясню!

Полковник Никольсон суровым взглядом остановил его.

— Прекратите, Клиптон. Вам ничего не надо объяснять мне. Я прекрасно знаю, что делаю.

Доктору не удалось даже добежать до своих. Двое конвоиров перехватили его. Однако неожиданное появление доктора поколебало решимость Сайто. Клиптон, вырываясь, единым духом прокричал, уверенный, что остальные японцы не поймут его:

— Предупреждаю вас, комендант, я видел все, что произошло. Кроме меня еще сорок больных в лазарете. Вам не удастся выдать это убийство за бунт или попытку к бегству!

Он выложил на стол последнюю и самую опасную карту. Так или иначе Сайто пришлось бы как-то объяснять своему командованию мотивы расстрела. Поэтому любой оставшийся в живых англичанин был потенциальным свидетелем против него. Значит, по логике вещей, ему пришлось бы перебить всех больных вместе с врачом. Или отказаться от расправы…

Клиптон нутром почувствовал, что это был верный ход. Сайто призадумался. И хотя еще весь пылал от ненависти и унижения, он не решился скомандовать: «Огонь!»

Он вообще ничего не скомандовал. Пулеметчики застыли, держа палец на спуске. Им пришлось пробыть так долгое время, ибо Сайто не мог «потерять лицо» настолько, чтобы позволить им отойти от пулеметов. Они просидели большую часть утра, боясь пошевелиться, пока плац совершенно не обезлюдел.

Это был весьма относительный успех: Клиптон страшился даже думать о судьбе строптивцев. В утешение он твердил про себя, что удалось избежать худшего. Конвойные увели офицеров в лагерную тюрьму. Полковника Никольсона схватили двое часовых-корейцев из личной охраны Сайто и потащили в кабинет японского полковника. Эта комнатушка примыкала к его жилым покоям, куда комендант часто наведывался днем приложиться к бутылке. Сайто медленно проследовал за ними и тщательно закрыл за собой дверь. А вскоре чувствительный Клиптон вздрогнул, услышав глухие удары.

V

Не меньше получаса караульные избивали полковника, после чего отволокли его в хижину без нар и бросили на сырой земляной пол. Из еды ему стали давать раз в день чашку соленого риса. Сайто предупредил, что будет держать его в карцере до тех пор, пока он не надумает подчиниться.

Неделю полковник не видел никого, кроме конвоира-корейца; этот громила уже по собственной инициативе бросал ему в рис добавочную горсть соли. Полковник тем не менее заставлял себя проглотить несколько жгучих комков, выпивая залпом скудную порцию воды, и ложился на землю. Он решил превозмочь все лишения. Поскольку полковнику запретили выходить из хижины, та вскоре превратилась в зловонную клоаку.

К концу недели Клиптон добился разрешения посетить командира Перед этим доктора вызвал к себе Сайто. Он сидел хмурый, с серым лицом. Доктор догадался, что японца точит беспокойство, которое он пытался спрятать за холодностью тона

— Полковник сам во всем виноват, — заявил комендант. — Мост через реку Квай должен быть построен в кратчайший срок, и я как японский офицер не могу терпеть подобной бравады. Передайте ему, что я не намерен уступать. Еще скажите, что по его вине такому же обращению подвергнуты остальные офицеры. А если и этого окажется недостаточным, жертвами его упрямства станут солдаты. До сих пор я не трогал вас и ваших больных, доктор. Я проявил снисхождение, освободив их от работ. Я сочту это снисхождение за слабость, если полковник будет продолжать так вести себя.

С этими грозными напутствиями Клиптона отвели к узнику. Войдя в карцер, доктор ужаснулся: в короткий срок полковник дошел до полного физического истощения. Голос его звучал едва слышно и напоминал лишь далекое эхо властных раскатов, звучавших когда-то в ушах доктора. Но это было лишь поверхностное впечатление. Дух полковника был по-прежнему тверд, а речь так же непреклонна, разве что тембр голоса изменился. Клиптон, решивший при входе во что бы то ни стало убедить шефа пойти на уступки, понял, что из этого ничего не выйдет. Он быстро исчерпал приготовленные доводы и замолк. Полковник даже не стал обсуждать их, а просто сказал:

— Передайте всем мое твердое решение. Ни при каких обстоятельствах я не соглашусь превратить офицеров моего полка в землекопов.

Клиптон ушел от него, вновь снедаемый сомнением: как расценить поведение полковника — как геройство или как дикую глупость? Что делать — просить Господа ниспослать ему ореол мученика или колпак безумца, готового ввергнуть в катастрофу весь лагерь на реке Квай? Сайто не лгал. С остальными офицерами обращались едва ли лучше, а солдаты ежеминутно терпели побои от караульных. Теперь опасность нависла и над больными Клиптона.

Сайто поджидал доктора. В глазах коменданта была неподдельная тревога.

— Ну что? — спросил он.

Комендант выглядел утомленным, издерганным. Клиптон подумал, не сочтет ли он ответ полковника слишком резким ударом по своему престижу, но тут же решил, что при любых обстоятельствах надо наступать.

— Что? Полковник Никольсон не пойдет на уступки.

Так же, как и остальные офицеры. От себя могу добавить, что после всего увиденного я поддержал полковника Никольсона в его решении.

Он выразил протест против условий, в которых содержат пленных; Клиптон напомнил о международных соглашениях; как врач, добавил Клиптон, он убежден, что подобное обращение равнозначно убийству. Он приготовился к бурной реакции, но ее не последовало. Сайто пробормотал, что полковник сам виноват во всем, и быстро удалился. Клиптон подумал в тот момент, что Сайто, очевидно, не злой человек; его поступки во многом продиктованы страхом перед высшим начальством, торопившим с завершением строительства моста, и страхом «потерять лицо» перед подчиненными из-за того, что он не мог заставить слушаться своих приказов.

Склонный, как всегда, к обобщениям, Клиптон пришел к выводу, что одновременный страх перед начальством и перед подчиненными — главный источник человеческих бед. Похоже, он где-то даже читал аналогичное высказывание. Доктор почувствовал от этого душевное удовлетворение. И уже на самом пороге лазарета ему пришло в голову, что самые страшные беды все же причиняли миру люди, у которых не было ни начальства, ни подчиненных.