Девять королев - Пол Андерсон

– Ты должен мне кое-что объяснить, – сказал Грациллоний. – У нас мало времени. – Легионеры должны были успевать в казармы к вечерней поверке.

Парнезий взглянул на него и ударил кулаком по ладони.

– Могу только догадываться, – ответил он небрежно. – Судя по тому, что он выспрашивал о тебе. И вообще… Сначала он хотел, чтобы мы с Пертинаксом… Но мы пока остаемся на Валу. А ты, похоже, отправляешься на юг. Не в Иска Силурум, а дальше, в Галлию. Верно?

– Я дал слово…

– Разумеется, – Парнезий повернулся и положил ему руку на плечо. Глаза его блестели. – Максим, как всегда, напустил туману. Но ты, наверное, понял, чего он хочет. Ему нужен надежный тыл, чтобы… Догадываешься? Все опять готовятся к войне, и для нас она будет потяжелее, чем летняя. Теперь понимаешь?

– Я… солдат, – осторожно ответил Грациллоний. – Я исполняю приказ. Но… может, император, который тоже солдат, – это то, что нам сейчас нужно.

– Прекрасно! – воскликнул Парнезий и хлопнул его по спине. – А здесь, на севере, у него есть мы с Пертинаксом. Вот, кстати, и он. Приветствую, Пертинакс!

Тут вышел Отец, и служба началась.

Низкие своды Митреума не могли вместить всех собравшихся. Но в этом и не было нужды: младшие степени – Вороны, Тайники, Воины – не допускались к Святым таинствам. Они присоединялись к старшим братьям лишь для прощания с уходящим Солнцем.

Скудные закатные лучи высветили свинцовую полоску на небосклоне, и солнце ушло. Звезды разгорались. Казалось, они касаются земли, но это часовые зажигали факелы над непроницаемой чернотой Вала. От факелов, извиваясь на ветру, плыли вверх бесплотные змейки копоти. Песнопение кончилось. Братья низших степеней приветствовали Львов, Персиян и Вестников Солнца, которые вместе с Отцом вошли внутрь.

В маленьком храме не было места для пронаоса, и потому Грациллоний за небольшой загородкой облачился в мантию, маску и фригийский колпак – в прошлом году старейшины провозгласили его Персиянином. В торжественном молчании все вступили в святилище.

Алтарь, окруженный горящими светильниками, стоял в ближнем нефе. Фрески изображали Митру, поражающего Быка, и Его Космическое рождение во вселенной. Голова Митры была в ореоле света, лившегося сквозь продушину в стене храма. Дадофоры, каменные исполины, держали факелы – огнем вверх и огнем вниз. Митреум не отапливался, но в нем было тепло и сладко пахло сосновыми шишками. Снаружи не доносилось ни звука.

Посвященные прошли по настилу из дубовых досок и расселись на скамьях вдоль стен. Отец занял место перед Тавроктонией. Он был стар. Стар был и прислуживающий ему Гелиодромос. Сколько лет им еще отведено? Они уйдут, и богослужения прекратятся…

Прочь грустные мысли! Неведение – удел человека. Лишь Митра Непобедимый ведает пути мира. И кто знает, какие еще победы ожидают его, Гая Валерия Грациллония!

Имболк зачинал страду. Сперва окот овец, потом – сев. Потом, коли будет милостив Манандан и морской народец, в море начнут выходить рыбачьи лодки, и рыбаки будут возвращаться с уловом. Побережье зазеленело водорослями, принесенными приливом Бригиты. Водоросли собирали и разбрасывали по полям – от этого земля лучше родила. В Кондахте и Муму вокруг домов закапывали улиток, чтобы на земле и на воде семье сопутствовала удача.

Близился Святой день. Повозки стояли под навесами, народ ходил все больше пешком – увидев вращающиеся колеса, солнце могло сбиться с толку и не найти дорогу домой. В семьях сплетали новые обереги из лозы и соломы. Вывешенные на дверях, они стерегли от молнии и пожара. Прошлогодние припасы подходили к концу. Но в Канун Святого дня все семьи, и бедные, и богатые, устраивали пир. За порог выставляли угощение для Той, Кто приходит ночью. Насыпали зерна Ее белой корове. Угождали Бригите, подавая нищим. В дни Канунов по селениям, от дома к дому, по всему краю ходили юноши и девушки, носившие Ее знаки и славившие Ее имя. Им тоже охотно подавали.

Следили за погодой. Ждали дождей. Тогда земля умягчится, и новая трава хорошо пойдет в рост. Однако по приметам выходила буря. В лесу было почти не видно ежей. Они не хотели вылезать из нор. Означало ли это долгую зиму и засушливое лето? Знамения в этом году были непостижимыми. Никто не знал, как их толковать. Ведуньи пророчили небывалые дела и большие перемены. Друиды хранили молчание.

Самое пышное торжество состоялось в Темире, ибо это было королевское торжество, а Ниалл Мак-Эохайд был самым могущественным из королей со времен Корбмака Мак-Арти. В Темир сошлись мудрецы, поэты, лекари, судьи, ремесленники, воины, их жены и дети; свободные и долговые арендаторы со своими семьями; короли подвластных туатов со свитами и челядью. Пришли из Кондахта, где брал начало род короля Ниалла, из Муму, где у него было много друзей. Пришли от лагини, но больше из страха, чем из любви. От уладов не пришел никто, разве что нищие за дармовым угощением. Там не признавали власти короля. Говорили даже, что торжество в их части страны мало в чем уступает торжеству в Темире.

С полудня Ниалл встречал и приветствовал гостей, каждого по его славе, достоинству и состоянию. И наконец настал вечер.

Облачившись после омовения в свежие одежды, Ниалл покинул Дом Королей и отправился туда, где на крутом холме сходились Пять Дорог. Там, окруженная воинами в праздничных туниках, его ждала колесница. Короля встретили восторженными криками. Кони фыркали в нетерпении, роя копытами землю. За колесницей королевский псарь вел свору королевских собак, за ними в цепях выступали заложники – юноши знатных родов, присланные туатами в знак верности. Положение заложников им не было в тягость, сковывали их и показывали народу только по большим праздникам, и цепи на них были золотые. У колесницы стояла бессменная четверка телохранителей. Пятым был великан по прозвищу Вепрь. Вепрь в тяжбах отвечал за короля; тот не мог судиться, ибо это значило уронить достоинство. Еще Вепрь по уговору выходил на единоборство от войска и мог один выиграть войну. Колесничий Катуэл, миловидный мальчик с серебряными браслетами на тонких запястьях, не отрывая от короля зачарованного взгляда, слегка натянул поводья. Кони переступили, колесница подалась назад, Ниалл взлетел на нее, и процессия тронулась. Общее возбуждение передалось животным. Огрызаясь друг на друга, заходились в хрипе собаки. Кони мотали головами, кося диким глазом. Колеса подпрыгивали на выщербленной колее, блестели позолоченные спицы и жутко гримасничали, качаясь и сталкиваясь, головы римлян – королевские трофеи летней войны, привязанные по обеим сторонам к позолоченным поручням.

Ниалл словно врос в пол колесницы. Пошатнуться, пусть даже по вине железного обода, камня на дороге или мальчика, тонкими руками держащего поводья, – было ниже его достоинства. Он – король. Король без изъяна. Никакой отметины – от топора ли, от удара мечом или копьем, от волчьих зубов или кабаньего клыка – не было на его теле. Королевством Пяти не правят короли-калеки. Ранение стоит королю звания и королевства. Отречься, не дожидаясь свержения, – вот последний, истинно королевский жест и урок чести для преемника.