Девять королев - Пол Андерсон

– Самый простой солдат, – смущенно ответил Грациллоний.

Командующий, оживившись, выпрямился на стуле, положил ногу на ногу и, обхватив лодыжку, почти пропел:

– Вот уж нет, не так ты прост!

Поза была недостойна римлянина. Так мог бы сидеть варвар. И Грациллоний почувствовал укол неприязни к Максиму.

– Нет, солдат. Не за выслугу лет тебе вручили жезл центуриона. Мне доложили, что ты отличился там, на севере.

– Я исполнял свой долг. Если приходили скотты или пикты – мы встречали их. Еще – патрульные объезды, наряды по лагерю, караулы.

– Хм… Я слышал историю о молодом легионере, с риском для жизни вытаскивавшем детей из горящего дома. Кто это был? Не ты ли? И этот же храбрец всегда ладит с местными, будь то родственники ему – белги, силуры – или дикари.

– Я родом из Британии, как известно командующему.

– Знаю… Как знаю и то, что ты из регулярных войск, а не из вспомогательных. И почти тезка императору Грациану.

Грациллоний с трудом заставил себя промолчать. Сравнить его славный род с этим скифом, сластолюбивым распутником, в котором от римлянина осталось только имя!

– Простое совпадение, – ответил он. – Я из белгов. Мы жили у Южного моря еще до правления Клавдия. Мои предки давно носят латинские имена. Но наши корни здесь, в Британии.

Разговор явно занимал Максима.

– Все твои предки – белги? Такое редко бывает. Вы не роднились с другими племенами?

– Я из рода воинов, командующий. Мои предки привозили жен из Испании, Дакии, из племени нервиев. А также из Галлии.

Максим с серьезным видом кивал головой.

– Интересно, интересно… Твой дед отличился на военном поприще, верно? А твой отец занялся торговлей и тоже преуспел. Он много ходил по морю, а мореходу требуется немалая ловкость. Все эти приливы, отливы; а еще нужно уметь драться, ведь моря кишат пиратами, – видно было, что командующий всерьез заинтересовался скромной персоной младшего офицера. Откуда ему могут быть известны такие подробности? Только от Парнезия. Допрос продолжался: – Твой отец торговал с Арморикой, верно? И всегда брал тебя в плавание.

– Да, я помогал отцу с двенадцати лет. А в шестнадцать я вступил в армию, – ответил Грациллоний.

– Расскажи мне об этом. О ваших путешествиях.

– Сначала мы шли на юг, огибали Британию, брали попутные грузы, потом через пролив – в Галлию, до самого Гезориака, потом – на запад. Торговали. Иногда сходили на берег, в Кондат Редонуме, Воргие… – Как бы ему хотелось вернуть эти времена!

– Вы заходили в Ис? – Вопрос был задан неожиданно резким тоном.

– В Ис? – Грациллоний растерялся. – В Ис… нет… Почему вы спрашиваете?

– Оставим пока. Ты знаешь галльские языки? Те, что в ходу на западной оконечности Арморики?

– Когда-то знал, давно, – Грациллоний начал понимать, куда клонит командующий. – Думаю, смогу вспомнить. Они не очень отличаются от языков южной Британии. У нас в доме была женщина из думнониев. Няня. – Делиться воспоминаниями почему-то расхотелось. – Присматривала за нами, когда мы были маленькими. Нашего языка она не знала. Потом я ее не видел. Надеюсь, еще жива. Ее звали…

Но Максим уже не слушал. Застыв как изваяние, он смотрел сквозь Грациллония, но в невидящем взгляде его пылал огонь, способный, казалось, прожечь каменные стены претория и устремиться туда, в сердце Европы.

– Наконец-то, – прошептал Максим, – Господь смилостивился надо мной, грешным. Промыслом Божьим для свершений, недостойных христианина, избран ты, язычник.

В глазах у Грациллония потемнело. Возможно, это сквозняком пригнуло пламя фитилей в серебряных плошках, и тьма, осмелев, подступила ближе, словно прислушиваясь к разговору двух людей. Но в комнате было тихо.

III

Император Адриан повелел выстроить Вал. И тот простерся от моря до моря, захлестнув, как удавкой, Британию. С южной стороны Вала стояли римские легионы. Времена были тревожные, и окрестные жители, страдавшие от набегов северян, переселялись поближе к гарнизонам, под защиту имперских орлов и солдатских мечей. Форт Борковиций ничем не отличался от десятков таких же пограничных поселений. Здесь жили отставные легионеры, которым некуда было уйти после выслуги; крестьяне, ремесленники, торговцы, вдовы, жены, дети. Вокруг постоялых дворов жгли по ночам костры бродяги и попрошайки. Доступные женщины продавали солдатам свою недорогую любовь.

Первый храм Митры был выстроен на самой окраине поселения. Но двести лет назад империя погрузилась в смуту. Во время междоусобных войн в край вторглись каледонцы и сравняли Борковиций с землей. Император Север спас империю и восстановил закон и порядок. В Борковиции появился новый гарнизон, форт отстроили, и вокруг снова стали селиться люди. Теперь храм Митры находился в перелеске между фортом и ближней сторожевой башней. Воры, опасаясь мести странного чужого бога, обходили Митреум стороной.

Время до службы оставалось, и Грациллоний замедлил шаг. На небе неохотно зажигались бледные звезды. Солнце уплывало за холмы, превращая вершины в громадные угли, прогорающие в пламени заката. На севере клубилась вязкая тьма, но зубчатый горизонт Вала не давал ей пролиться через край и растечься по всей земле.

В морозной тиши слышалось шумное дыхание обгонявших Грациллония прихожан, и чуть поскрипывал снег под ногами.

Парнезий тоже пришел рано и поджидал приятеля в теменосе возле храма. Несмотря на мороз, он не пристегнул капюшона; над густыми сросшимися бровями у него – с левой стороны, ближе к виску – розовел шрам, знак низшей степени посвящения. У Грациллония был такой же. Со временем шрам побледнел, но Грациллоний помнил ту боль и сладковатый запах паленой кожи.

– Приветствую тебя, – Парнезий смешно шмыгнул толстым носом. Он был в несколько более веселом расположении духа, нежели приличествовало перед службой. – И о чем же вы толковали со стариком?

Они пожали друг другу руки чуть повыше кисти, на манер римлян.

– Да ты весь дрожишь, приятель! – воскликнул Парнезий.

– Мне бы очень хотелось рассказать тебе, – серьезно ответил Грациллоний, – но это тайна, и командующий взял с меня слово…

– Что ж, я вижу, ты доволен, и я рад за тебя. По-моему, пора, – Парнезий тронул плечо стоявшего впереди легионера: – Посторонись, дружище…

У входа в храм было уже не протолкнуться, а люди все шли и шли. Солдаты, мастеровые, сервы, рабы. Земное состояние человека ничего не значило для Ахура-Мазды.

Как и для бога христиан, только в их храмы пускают женщин – почему-то вспомнил Грациллоний. Отец, брат, он сам поклонялись Митре, а вот мать его была христианкой. По молчаливому семейному соглашению христианками стали и его сестры. Неужели поэтому христианство одерживает верх?

Недостойная мысль… Он поспешил за товарищем. Парнезий был скор на ногу, угнаться за ним было нелегко. Где они, те счастливые беззаботные дни, когда он, Парнезий и медлительный раздумчивый Пертинакс, наняв проводника, отправлялись бродить по болотам, холмам, вересковым пустошам; охотились и рыбачили?