Чувство льда - Александра Маринина

Он послушно открыл дверь в приемную и, чтобы как-тооправдать свои действия, попросил Владу принести чай. Пусть девушка знает, чтов их отношениях нет ничего личного, такого, что нужно обсуждать при закрытыхдверях. Разговаривать можно тихо, она ничего не услышит, зато в любой моментсможет видеть, что в кабинете Наны Константиновны ничего непристойного непроисходит.

– Для тебя есть работа, – проговорила Нана,протягивая ему оставленный Любовью Григорьевной конверт. – Приходила нашатетушка, ей нужно разыскать одного человека, все данные в конверте.

– Что за человек? – вздернул густые брови Тодоров.

– Понятия не имею. Там все написано.

– И зачем он ей?

– Антон, я понятия не имею, что ей надо. Ты же видишь,в каком я состоянии. Сейчас уже лучше, меня Влада какими-то снадобьяминапичкала, а когда тетка заявилась, я вообще была в грязь, даже плохо понимала,что она говорит. Мне хотелось, чтобы она скорее ушла, и я не задала ей ниодного вопроса. Знаю только, что речь идет об отце шефа. Ну, и его брата,соответственно. Зачем-то этот тип ей понадобился.

На пороге появилась Влада с подносом в руках, и Тодоров тутже вскочил, взял поднос и поставил на стол перед Наной. Сделал он это не оченьловко, и чай из чашек выплеснулся на блюдечки. Влада тут же схватила салфетки ипринялась устранять последствия тодоровской услужливости.

– Черт, до чего ж я неловкий, – смущеннопробормотал он.

– Да ладно, – Нана вяло махнула рукой.

Дождавшись, когда Влада выйдет в приемную, она продолжила,понизив голос:

– Короче, займись этим. Только имей в виду, у нашейтетушки жесткое условие: шеф и Андрей не должны об этом знать.

– Ну ясное дело, – хмыкнул Антон, отпивая горячийчай с лимоном. – Иначе она к тебе не пришла бы, а обратилась прямо ксвоему племяннику, чтобы он сам распорядился. Когда закончатся твои переговоры?

– Надеюсь, что к четырем.

– Хорошо, я как раз успею.

– Что ты успеешь?

– Доехать до твоего дома, оставить там свою машину ивернуться сюда на метро. Буду ждать тебя у выхода из метро, возле газетногокиоска. Надеюсь, что пятьсот метров ты сумеешь проехать сама, а дальше я тебяповезу.

– Антон! – она умоляюще посмотрела на Тодорова.

– Ну что?

– А если кто-нибудь увидит?

– Да и черт с ним. А если ты в аварию попадешь? На тебяже смотреть страшно. Могу себе представить, как тебе плохо.

– Плохо, – удрученно согласилась Нана. –Ладно, давай тогда встретимся не у метро, а метров на двести подальше, впереулке, у следующего светофора. Туда никто из наших не забредает. Возле метронас обязательно кто-нибудь увидит, все наши, у кого нет машины, пользуются этойстанцией.

– Договорились. Что-нибудь купить? У тебя дома едаесть?

– Полно. Я вчера весь день у плиты простояла. Да,Антон, если Никита дома, проследи, чтобы он пообедал, ладно? И еще одно: зайдив аптеку, пожалуйста, купи марлевые маски. Не хватало мне только ребенказаразить, у него меньше чем через месяц юниорский чемпионат.

Она протянула Тодорову ключи от своей квартиры, и он спряталих во внутренний карман пиджака вместе с конвертом, оставленным ЛюбовьюГригорьевной Филановской.

* * *

Любовь Григорьевна вошла в квартиру и тут же окунулась вдавно надоевшие ей, вызывающие раздражение и тупую усталость звуки: из комнатыматери доносилась музыка Вагнера, от которой сводило скулы, и громкаядекламация. Мать читала роль леди Макбет, сиделка подавала реплики за всехостальных персонажей. Ну почему это обязательно нужно делать под Вагнера,музыку которого Любовь Григорьевна не выносила?

У себя в комнате она переоделась в красивый домашний костюм– трикотажные брюки и кашемировый джемпер – и прошла в кухню, где домработницаВаля исступленно надраивала керамическое покрытие плиты.

– Обед готов? – строго спросила Филановская.

– Да, Любовь Григорьевна, все готово. Тамара Леонидовнауже покушала. Вам подавать?

Филановская милостиво кивнула, присела за стол, потянулась кширокой стеклянной вазе с ржаными сухариками, взяла один, принялась грызть.Здесь, в кухне, музыка слышалась не так громко. Мать не слышит, что ЛюбовьГригорьевна вернулась, и можно еще какое-то время провести в молчании. Валя –прислуга дисциплинированная, вышколенная, никогда не заговорит первой, пока еене спросят.

Она уже пила кофе, когда музыка смолкла, и ЛюбовьГригорьевна услышала, как распахнулась дверь и зашаркали неуверенные шаги,перемежающиеся стуком палки. Ну вот, счастье длилось недолго.

Тамара Леонидовна появилась на кухне в сопровождениисиделки.

– Валя! – с пафосом воскликнула она. – Ктоэта женщина? Почему в доме посторонние? Ты совсем распустилась! Вот Любочкавернется, она тебе выволочку устроит.

Любовь Григорьевна молча продолжала пить кофе. Иначе каквыжившей из ума старухой она свою мать давно уже не называла. Правда, только вмыслях. При посторонних она проявляла полное дочернее уважение. Валю мать,стало быть, узнает и даже имя ее помнит, а вот родную дочь идентифицироватьотказывается. Что это, проявление болезни или привычка к лицедейству? Мать былакогда-то великой актрисой, знаменитой не только в СССР, но и за границей, досемидесяти пяти лет она выходила на сцену, но теперь ей уже восемьдесят семь,осенью исполнится восемьдесят восемь, у нее множество болезней, она с трудомходит, нуждается в постоянном присмотре, ничего не помнит и мало чтосоображает. Однако это не мешает ей продолжать оставаться великой актрисой.

– Тамара Леонидовна, это ваша дочка Люба, –терпеливо принялась объяснять сиделка.

– Ну какая же это Люба! – возмутилась та. –Что я, Любочку не знаю? Любочка совсем другая. А это какая-то чужая женщина.Убирайся из моего дома немедленно!

– Хорошо, – спокойно ответила ЛюбовьГригорьевна, – вот сейчас кофе допью и уберусь.

Филановская-старшая попыталась изобразить рукой царственныйжест «подите прочь», но пошатнулась, и сиделке еле-еле удалось ее подхватить.

– Пойдемте, Тамара Леонидовна, – ласковопроизнесла она, – пойдемте. Мы же с вами вышли походить, размяться, вот ипойдемте дальше.

– Я не хочу ходить, – капризно заявила бывшаяпримадонна, – мне тяжело, я устаю. И голова у меня кружится. Валя, я хочуобедать. Подавай.

– Вы уже обедали полчаса назад, – терпению сиделкипоистине не было предела.

– Ты все врешь! Ты врешь! Тебе куска хлеба жалко дляменя! Ты сама все съела, в доме еды нет, а на меня сваливаешь! Вот придетЛюбочка и тебя уволит. Дай мне немедленно телефон, я ей позвоню и скажу, чтобывозвращалась поскорее домой и разобралась тут с вами!